За семью печатями

изм. от 26.04.2020 г ()

<< предыдущая

 Сколько прекрасных друзей подарила мне жизнь! Людей самой высокой пробы. Именно они, эти люди, пробудили во мне жажду познать и понять происходящее. А с чего всё началось? Со знакомства с Юрием Петровичем Суровым. Бывшим главным лесничим Алтайского Государственного заповедника. С человеком очень образованным и умным».

 Он тогда возглавлял лабораторию ресурсоведения при Томском НИИББ. Это Юрий Петрович уговорил меня после окончания геолого географического факультета получить ещё и биологическое образование. И я в том далёком 1974 году, следуя его совету, перевёлся на заочное отделение биолого почвенного факультета. Осенью того же года меня взяли охотоведом в Белоярский КЗПХ. И я переехал из Томска на северо восток области. Именно работа охотоведа с её охото устроительными поездками по незаселённым местам Среднего Приобья и столкнула меня лицом к лицу с тайной белой расы Сибири. Будучи человеком по своей природе любознательным, я стал интересоваться фольклором местного населения. Их древней культурой, в особенности, преданиями обских угров, селькупов и эвенков о приходе их Монголоидных предков на север. И что же я услышал? О людях, которые молились вместо духов Солнцу! Сначала в такие предания я не верил. Но получилось так, что поверить мне всё таки пришлось. Через год как я перебрался из Томска в Верхнюю Кеть, в середине сентября ко мне нагрянул Юрий Петрович Суров. Завлабораторией хотел осмотреть старые Орловские гари. Обычно на них хорошо разрастался брусничник и подымались целые плантации «медвежьих ушек». Поездку вверх по реке мы намеревались совершить примерно через неделю. Но так получилось, что уже через два дня наши приготовления закончились. И мы бы благополучно уехали, если бы не звонок конторы. Меня срочно вызывали в Белый Яр. Загрузив лодку бензином и наказав Юрию Петровичу обязательно меня дождаться и самому вверх по Орловке не ездить, я помчался на своей дюральке в районный центр. Пробыл я в Белом Яру всего два дня. Но когда вернулся, Сурова в моём доме не оказалось. На столе лежала записка: «Георгий, прости, приехали с озера Турэ эвенки, поеду на их лодке. Найдёшь меня у них на стойбище. Юрий». То, что Юрий Петрович уехал вверх по реке с эвенками, меня успокоило. Эти люди учёному всегда помогут. Но в душе почему-то несмотря ни на что было тревожно… Два дня я занимал себя различной работой. Но тревога моя почему-то всё равно не утихала. На третий день какая-то сила подняла меня в четыре утра. Я почувствовал, что случилась беда и надо срочно ехать. Собрался я за 15 минут. Почти бегом перенёс в лодку баки с бензином, отцепил с поводка свою охотничью лайку и, прыгнув в «казанку», завёл мотор. Двадцатка работала исправно. Дюралька, рассекая гладь Орловки, летела как птица. Поворот сменился новым поворотом, но мне казалось, что лодка еле тащится.

 «Скорей! Скорей! – рвалось что-то внутри. – Надо успеть! Обязательно успеть!»

 Промчавшись больше 80 километров, я увидел впереди себя первый залом.

 «Всё, дальше хода не будет, – припомнил я объяснения одного из охотников эвенков. – Теперь придётся идти пешком».

  За кустами я увидел стоящие у берега долблёнки.

  «На одной из них доехал сюда Юрий Петрович, – отметило сознание. – Ничего, до озера здесь рядом. Вот исток! Места знакомые, добегу, – подумал я, на ходу набрасывая на плечо ремень своего «зауэра».

 К чумам эвенков я не шёл, скорее бежал. Подгоняла нарастающая тревога. Выйдя из своих берестяных жилищ, оленеводы и охотники меня даже испугались.

 – Ты почто такой возбуждённый, Георгий? Неужели посёлок Центральный сгорел? – подошёл ко мне, протягивая руку для приветствия, Борис Леонтич – старший рода.

 – С Центральным всё нормально. Пока ещё не горит. Скажите мне, где Юрий Петрович? Среди вас я его что-то не вижу!

 - У него что, жена умерла? – участливо посмотрел на меня брат Бориса Леонтича.

  - С женой не знаю, ответьте, где Суров? Почему не можете? – окинул я раздражённым взглядом столпившихся эвенков.

  – Вчера утром он с Колей, моим сыном, ушёл вверх по Орловке, – показал своей единственной рукой на речку Борис Леонтич. – Пойдём к нам, попьём чаю, а потом говорить будем, – добавил глава стойбища.

  Пить чай у эвенков означает обильный обед до вечера – я это уже знал. Поэтому, поблагодарив за приглашение и отдав в подарок охотникам несколько пачек тозовских патронов, я сразу же отправился вслед за ушедшими. Выше эвенкийского стойбища бывать мне ещё не приходилось. Но в голове была карта местности, к тому же рядом среди бескрайних беломошных боров текла Орловка. Кроме того, я знал, что в 30 километрах от озера на одном из ручьёв рядом с речкой стоит охотничья избушка.

  «Скорее всего, – думал я, – туда и ушёл Юрий Петрович со своим проводником. Коля Лихачёв охотник оленевод эту избушку знает, как свои пять пальцев, к ней он и увёл учёного».

  До самого вечера я шёл по объеденным оленями ягельникам вдоль Орловки, не обращая внимания ни на взлетающих с земли глухарей, ни на мелькающих между соснами тетеревов. Моя собака то и дело принималась облаивать усаживающихся на вековые сосны птиц, но, видя, что меня они не интересуют, бросала свою затею и мчалась вперёд в поисках другой добычи. Один раз Стрелка в галопе убежала за мелькнувшим между соснами лосем. Через несколько минут раздался её лай. Лайка остановила зверя, но ненадолго. Очевидно, лось был опытный и чувствовал, что следом за собакой может появиться его враг – человек. Поэтому лай вскоре прекратился. Раздался он через минут двадцать и так далеко, что еле был слышен. Избушку я нашёл поздно вечером без собаки. Она пришла к ней только под утро. Уставшая и голодная… Я не знал, что и думать: в зимовье никого не было! То, что в нём недавно кто-то ночевал, я сразу понял. В жилище сохранилось тепло, в нём лежали свежие дрова, на столе стояли три стреляные гильзы… Утром на чердаке я нашёл трёх глухарей… Ни Юрия Петровича, ни Лихачёва Коли нигде не было. Куда отправились эти два романтика, я не знал. Но был уверен, что что-то стряслось. И я им обоим необходим. Несколько часов я лежал на скамейке, дожидаясь Стрелку и думая о происходящем. На душе было скверно. К тому же, на дворе стало моросить. Начался затяжной осенний дождь… Очнулся я от того, что заскулила собака!

  «Может, пришла одна из лаек Юрия Петровича?» – подумал я, вскакивая со своей лежанки.

  Но, открыв дверь, пропустил в избушку мокрую и еле живую от усталости Стрелку.

  – Где тебя столько носило?! – проворчал я на неё. – Давай, скорее ешь и сушись. Ты должна до утра отдохнуть. Теперь вся надежда на тебя, дорогая. Где-то в вершине Орловки пропали люди, и нам надо обязательно их найти.

  Я снова растопил буржуйку и попытался уснуть… В душе я надеялся, что дождь всё таки прекратится, но, проснувшись, понял, что надежды мои были напрасными: тяжёлые свинцовые тучи заволокли всё небо, и из них всё также накрапывал мелкий дождь. Наскоро позавтракав и накинув на себя лёгкий плащ, я двинулся навстречу неведомому. То, что что-то произошло, сомнения не было. Теперь важно было найти пусть не самих людей, но их следы.

  «У Юрия Петровича две неплохие лайки. Если собаки живы, то они обязательно отыщутся и, благодаря им многое прояснится», – думал я.

  Мой путь лежал на северо восток вдоль русла Орловки. Кругом стояли всё те же девственные беломошные бора. Кроны гигантских сосен уходили в серое осеннее небо, из туч которого шёл этот нудный холодный дождь. Отдохнувшая Стрелка, чувствуя своим нутром настроение хозяина, далеко от меня не отходила. Она бежала впереди меня метров на сто – сто пятьдесят – двести и уже не обращала внимания на то и дело взлетающих с ягодников копылух и чернышей глухарей. Ближе к вечеру дождь усилйлся. К тому же, он пошёл со снегом. Плащ от такого ливня уже не спасал. Если что на мне и было сухим, так это ноги. Но вода, струящаяся по телу, вскоре стала заливать и мои сапоги. Неумолимо наступал вечер, и нужно было подумать о предстоящем ночлеге. Сосняк давным давно кончился. Теперь я шёл по голой бесконечной гари. Кругом валялись обугленные и сгоревшие деревья. Приходилось их либо обходить, либо перепрыгивать. Наконец я увидел от огня впереди себя полоску живого леса. Подойдя ближе, я понял, что этот лес спас небольшой текущий в сторону Орловки ручей. Речушка несла свои воды среди кочек вытянутого вдоль неё болотца. На болотце и уцелели живые деревья. Удивило то, что на промхозовской карте этого ручейка не было. Карту своего участка я хорошо знал…

  – Ну что же, – усмехнулся я. – Мне посчастливилось тебя открыть, обратился я к маленькой речушке. – Значит, по закону, я имею право дать тебе название.

  Перейдя ручей и поднявшись на его противоположный берег, я увидел что гарь не кончилась. Она простиралась до горизонта всё такая же угрюмая и неприветливая… Пересечь её я решил уже завтра. Скинув рюкзак, я по быстрому из бересты поваленной берёзы соорудил что-то похожее на балаган. И рядом с ним натаскал горельника на надью. Когда разгорелся костёр, на землю легли густые сумерки. Радовало то, что вместо дождя повалил мелкий снег. Высушивая свою одежду и перекусывая, я думал, что снег дело хорошее! Особенно в моей ситуации, когда надо найти следы пропавших. Рядом со мной у огня грелась Стрелка. Она мирно дремала, посматривая на пламя своими умными глазами. По всему было видно, что собака получает удовольствие. Согревшись под треск надьи и шелест падающего снега, я тоже задремал. Но вдруг сквозь сон до моих ушей донеслось злобное рычание собаки. Мгновенно проснувшись, я увидел, что Стрелки рядом со мной уже нет. По неистовому её лаю и рычанию зверя до меня дошло, что в темноте недалеко от гаснущего костра идёт яростная схватка собаки с медведем! Бросив в надью свежего хвороста, босиком по свежевыпавшему снегу с ружьём в руках я выбежал из своего укрытия. В темноте в тридцати метрах от лагеря по снегу перемещался какой-то огромный чёрный ком. Вокруг него металось что-то поменьше.

  «Это умница собачонка!» – отметил я про себя. х

  Я вскинул «зауэр», но стрелять не стал. Медведь убегал в сторону речушки под защиту кустов и кочек огромными прыжками!

  «До чего же ты умный! – опустил я оружие. – И наглый! Надо же – подошёл вплотную. Не будь собаки…»

  От такой мысли по телу пробежала невольная дрожь.

  «Стрелка спасла мне жизнь, это однозначно! А теперь надо спасать её».

  Я накинул на себя подсохшую куртку, натянул носки и не одевая сапог, что есть сил побежал на звуки рычания и лая.

  «Ах ты, падаль! – ругался я на медведя. – До чего же умная тварь! Заскочил в кочкарник и мечтаешь в нём накрыть собаку?! Ты по согре носишься как бешеный, а для лайки кочки – ловушка! Нет, не дам я тебе её зацепить! От меня ты из кочек сбежишь! На снегу я тебя, подлюка, всё равно увижу!»

  С такими мыслями, продираясь на лай Стрелки сквозь чащобу кочкарника, до меня, наконец, дошло, что мы имеем дело с необычным медведем. Поняв мои намерения, он заскочил в ручей и помчался по его руслу вниз к слиянию речушки с Орловкой. За ним сквозь кочки ринулась и моя верная Стрелка. Но, завязнув в кустах и услышав мои крики: «назад», остановилась и, выбежав снова на гарь, вернулась к тлеющему костру. Вся шерсть на собаке от начала хвоста до ушей стояла дыбом! Она тяжело дышала, а из рваной раны на её боку сочилась густая кровь.

  – Ну что? – обнял я её. – Если б не ты, мне бы пришёл каюк! Теперь до самой смерти я у тебя в долгу! Давай ка, посмотрим твою рану?

  К счастью, царапина оказалась неглубокой. Скорее всего, собака её получила не от лапы медведя, а от какого-то острого сучка.

  Мне не терпелось посмотреть, как близко подошёл медведь к нашему биваку. Но до рассвета было ещё далеко. Поэтому, соорудив импровизированный факел, я отправился искать на снегу следы медведя. Каково было моё удивление, когда я их нашёл в восьми шагах от балагана!

  «Подкрался вплотную! – думал я. – И неслышно. Очевидно, собака тоже спала, иначе бы она раньше почувствовала опасность…»

  То, что я имею дело с шатуном, сомнений не вызывало.

  «Зверь не боится человека! Мало этого – человек для него является дичью. Или тем, кому он за что-то должен отомстить… Может, парней он ухлопал? – думал я, разглядывая на снегу огромный след зверя. – Ну и дела! Во всяком случае, кое что начинает проясняться».

  Я подошёл к костру, подзывая убежавшую вниз по речушке Стрелку, и начал потихоньку готовиться к завтрашнему походу. То, что надо пересечь гарь, я знал твёрдо.

  «На гари пропавших искать нечего. Они где-то впереди за ней. Но где? Если медведь их убил, то должны уцелеть собаки. Хотя бы одна. И она не должна уйти от трупа хозяина… День два лайка будет крутиться рядом. Хорошо, что выпал снег. Все следы как на ладони», – раздумывал я, собираясь в дорогу…

  Через несколько часов стало понемногу светать, и мы опять двинулись по старому маршруту. После нескольких часов интенсивной ходьбы гарь кончилась. За болотом начался всё тот же беломошный бор. Сосны, усыпанные свежим снегом, походили на какие-то сказочные неземные изваяния. Вот на снегу мелькнул свежий след соболя. И Стрелка, взяв его, опрометью бросилась в погоню. Я попытался её отозвать, но не тут-то было. Собака исчезла, и через пять минут раздался её призывной лай. Хорошо, что лайка не где то, а прямо на моём пути И я волей неволей шёл на её лай. Собачонка кружилась вокруг матёрой старой дуплистой сосны. Посмотрев наверх, я увидел в стволе отверстие. Очевидно, туда и спрятался зверёк.

  «Молодец, так и надо! – про себя похвалил я его. – Ты такой ушлый, что будешь жить долго!»

  Для собаки я сделал вид, что озабочен её добычей. Походил вокруг дерева, постучал палкой по пустому стволу и разведя руками сказал:

  – Видишь, бесполезно! Он нас с тобой обманул. Сидит себе в дереве и посмеивается над нами. А срубать мне такую махину, – показал я на старое дерево, – нечем. Моим маленьким топором – не получится. Так что давай, пойдём дальше!

  Видя, что я намерен уйти от убежища, Стрелка взвыла!

  – Ничего не поделаешь, соболь оказался хитрее нас. Так что пойдём, – настаивал я.

  Но собака у логова зверька осталась. Она догнала меня через полчаса. Прибежала на мой выстрел по летящему глухарю.

  – Видишь, вот наш ужин, – показал я на крупную рыжую птицу. – Я вот охочусь, а тебя где-то носит!

  После своего выстрела я несколько минут прислушивался, не раздастся ли где нибудь ответный выстрел? Но тайга молчала.

  «Никого в радиусе трёх километров вокруг меня нет, – Думал я, шагая по бору. – Что же всё таки произошло?»

  Вокруг была масса следов. Вот прошёл табун диких оленей. Паслись совсем недавно. За ними тут же убежала неугомонная Стрелка. Через полкилометра я пересёк следы крупного медведя. Зверь, выкапывая мордой из под снега спелую бруснику, некоторое время косолапил параллельно моему курсу. Потом, очевидно, почувствовав меня, ушёл под прикрытие леса. Следы были не ночного призрака. Поэтому, поглядывая на них, я был вполне спокоен. Но тут внезапно раздался лай Стрелки. Очевидно, собака столкнулась с хозяином следов, потому что раздалось и его рычание. Потом лай стал быстро удаляться. Несколько часов я шёл без собаки. Мои глаза цеплялись за следы птиц и зверей в надежде увидеть хотя бы какой-то человека след собаки. Но усилия мои были тщетными. Никаких признаков пропавших! К вечеру я подошёл ещё к одному ручью. Эта речушка на карте была, и я её помнил. Удивило то, что за три дня поисков я покрыл более ста километров!

  «Ещё сотня вёрст и дойду до вершины Орловки, – отметил я про себя. – А там куда? В Туруханский край, через водораздельное болото? Но туда пропавшие уйти не могли. Они потерялись где-то здесь. Но где? И самое главное – почему? Что произошло?»

  В это время ко мне подбежала запыхавшаяся Стрелка.

  – Ты опять меня бросила?! Дался тебе этот косолапый? Он не злой. Вполне мирный медведь. За что ты в него вцепилась? Наверное, заику из него сделала… – смеялся я, глядя на жмущуюся к ноге лайку. – Скоро вечер, и нам надо найти надёжный ночлег!

  По упавшему дереву мы перешли ручей и поднялись на его противоположный берег. В километре, вниз по течению речушки, виднелась пойма Орловки. А в двухстах метрах выше, среди деревьев, показалась крыша какой-то неизвестной избушки.

  – Ничего себе?! Я и не знал, что тут есть какое-то строение! – обрадовало меня. – Может, ребята сидят сейчас там и попивают чай, а я как угорелый прыжками ношусь по ягельникам? – невольно обозлился я. – Ох, и отругаю же их, если это на самом деле так!

  И я почти бегом бросился к странному зимовью. Но подойдя к избушке, понял, что она пуста… Войдя в неё, я увидел на столе огарок свечи и эвенкийский национальный нож. Стало ясно, что пропавшие в избушке ночевали. И недавно. Примерно три дня назад, когда я отправился на их поиск. Я внимательно осмотрел помещение: приличный запас дров говорил, что люди намерены были в зимовье вернуться. Но почему-то не вернулись.

  «Что им помешало? И вообще, где они? Почему на столе остался охотничий нож Лихачёва? Вопросы, одни вопросы!»

  На дворе стало смеркаться. И я, ещё раз осмотрев жильё, растопил на ночь буржуйку. Забравшись на лабаз, отыскал в углу его бутылку с соляркой.

  – Теперь у нас с тобой будет свет, – посмотрел я на Стрелку, зажигая керосинку. – Давай будем готовить ужин.

  Я быстро снял с глухаря вместе с перьями шкуру. И нарубив его на куски, залил ручьевой водой.

  – Всё, осталось посолить и на печь, – сказал я собаке. – Через час будет готово! – Тут на полке есть ещё и крупа… Интересно, сколько ей лет? И почему до неё не добрались мыши, – дотянулся я до тугого мешочка. – Может, заварить кашу? Как ты думаешь? – спросил я Стрелку.

  Было видно, что идея с кашей собаке понравилась. И через час у нас был потрясающий ужин!

  – Этого монстра глухаря нам хватит дня на два, – подкладывал я лакомые кусочки собаке. – За такое время ребят мы найдём. А если задержимся, то добудем кого нибудь ещё. С нашими способностями мы всё смогём!

  Мой план был прост: сделать из избушки базу для поисков. Обшарить вокруг неё всю местность.

  «Если никого найти мне не удастся, привести сюда людей. Прежде всего, родственников Коли Лихачёва, эвенков».

  С такими мыслями, погасив лампу и забравшись на топчан, я крепко уснул. Было далеко за полночь, когда всполошилась Стрелка. Она соскочила со своего места и с лаем кинулась к двери. За дверью в ответ раздалось рычание какой-то собаки! Открыв дверь, я запустил в избушку уставшего и измученного кобеля эвенка.

  – Хедька! – позвал я его. – А где твой хозяин?

  «Оказывается, у ребят было не две, а три собаки! Это дело меняет,

  – Хедьку я знал, кобель был не хуже моей Стрелки, медведей не боялся. – Значит, дело не в шатуне».

  – Я здесь, Гера, здесь, – раздался из темноты голос Лихачёва. – Как хорошо что ты пришёл! Стряслась беда! – перешагнул порог избушки эвенок.

  – Давай, Коля, сюда к столу и рассказывай, – зажёг я керосинку. – Ты же весь мокрый, скидывай с себя всё и садись!

  – Я потерял Юрия Петровича! – как маленький заплакал охотник.

  – Два дня ищу и не могу его найти! – рухнул, не раздеваясь на лавку эвенок. – Как сквозь землю провалился вместе с собаками!

  От слов Лихачёва я опешил: чтобы эвенк охотник и следопыт не нашёл следы пропавшего человека? Это было слишком!

  – Давай по порядку, – стаскивая с Николая промокшую одежду, успокоил я его. – И не рыдай. Может, вместе Сурова мы и найдём? Где нибудь ногу себе вывихнул и сидит у костра. И собаки с ним, а ты в панику.

  – Я почему-то думаю, что Юрия Петровича нет в живых, – вздохнул охотник. – Иначе бы он подал знак выстрелами.

  – Как это произошло? – спросил я эвенка.

  – Три дня назад мы ночевали в этой избушке, – начал свой рассказ пришедший.

  – За каким Дьяволом вы сюда припёрлись? – перебил я его.

  – Эти места захотел посмотреть Юрий Петрович.

  – Но ведь это ты ему рассказал, что за гарью дичи видимо невидимо? – начал я свой допрос.

  – Я, – согласился эвенк. – Наверное, я во всём и виноват?! – повесил он свою мокрую взлохмаченную голову.

  – Ты что его, Юрия Петровича, зажарил и сожрал, да ещё и вместе с собаками? – подступил я к растерявшемуся рассказчику.

  – Да нет! Ты говоришь какие-то страшные вещи! – взглянул на меня испуганными глазами охотник.

  – Тогда себя не вини. Давай, как всё было.

  – Отсюда километрах в двадцати собаки, вернее мой Хедька, остановил старого лося. Мы оба – и я, и Юрий Петрович в него стреляли, – опять приступил к своему повествованию эвенок. – Раненый зверь добежал до озера и упал на его берегу. Когда мы бежали за лосём, то сбросили на землю свои рюкзаки… Я стал разделывать добытого зверя, а Юрий Петрович пошёл за рюкзаками. За ним побежали и его собаки.

  – А чем ты лося разделывал? Ты же свой нож забыл в избушке? – показал я на лежащий на столе охотничий нож эвенка.

  – Юрий Петрович мне отдал свой.

  – Ну, а дальше что? – спросил я.

  – Твой друг, Гера, исчез!

  – Как исчез?

  – Просто исчез и всё. До рюкзаков он не дошёл. Они остались на месте.

  – А далеко ему было до них идти?

  – Шагов двести, не больше! Завтра пойдём – я тебе всё покажу.

  От слов эвенка в душе что-то сжалось. Я понимал, что охотник говорит правду.

  «Таёжные люди врать не умеют. Но то, что он рассказал, было выше моего понимания. Просто так исчез человек! Такого не бывает!»

  – Да! – почесал я затылок. – Ну и страсти тут у вас были! А зачем лося-то шваркнули? Кто его на такое расстояние таскать будет? «Чулукана» нанять хотели?

  От слов «чулукан» по эвенкийски – дикий лесной человек – моего Николая буквально затрясло. Бледный, вытаращенными глазами он смотрел на меня, и мне стало ясно, что эвенк крайне перепуган.

  – Ты чего трясёшься? Хоть я и охотовед, но за браконьерство штрафовать тебя не буду. Или ты чулукана так боишься? Они что здесь живут? Давай успокаивайся, садись, ешь и пей чай, – поставил я перед гостем кастрюлю с глухорятиной. – А потом спать! Как говорят, утро вечера мудренее. Завтра пойдём искать пропавшего. Может, и сами заодно пропадём, – успокоил я ещё не пришедшего в себя эвенка.

  Проснулись мы, когда совсем рассвело. Решено было перед длительным походом хорошенько выспаться. Более всего в отдыхе нуждался Николай. Оказывается, он две ночи не сомкнул глаз. Всё никак не мог понять, куда мог подеваться его спутник с собаками? Взглянув в окно, я увидел, что наконец-то показалось Солнце! Период непогоды прошёл, и на душе стало немного веселее. Перепрыгнув через спящих собак, я вышел из зимовья и, набрав пригоршнями снег, стал им умываться. Вокруг бело! Снежинки на травинках, хвое и на поверхности снежного покрывала в лучах солнца искрились всеми цветами радуги! Я взглянул на бескрайнее холодное синее небо – ни облачка!

  – Потому и приморозило, – рассуждал я.

  Но вдруг мои радужные мысли нарушил какой-то посторонний звук. Я быстро обернулся и замер – в двух шагах от меня стоял огромный медведь! Светло бурой масти, около полутора метров в холке, лобастый, но, по всей видимости, молодой. На его морде было написано любопытство и удивление. Своими пронзительными маленькими глазками, то и дело поворачивая голову, он рассматривал меня как что-то диковинное, чего он ещё не видел. У меня возникло ощущение, что медведю очень хочется подойти и это страшное двуногое понюхать. Но из деликатности на такой шаг он пока ещё не решился.

  – Коля, открой дверь, выпусти собак, – тихо сказал я, не делая резких движений.

  Услышав мой голос, зверь на шаг отступил. И любопытство на его морде сменилось выражением осторожности.

  – Коля, выпусти собак! – сказал я громче.

  – Сейчас! – раздался заспанный голос за дверью зимовья.

  Но лайки, почуяв неладное, не дожидаясь эвенка, сами распахнули дверь лапами и тут же сходу вцепились в опешившего лохматого визитёра. Похоже, молодой Михайло Потапыч в своём диком бору никогда не встречал не только людей, но и этих небольших, но таких злобных бестий. Я взглянул на медведя и не поверил своим глазам: под рычание и лай собак огромный зверь взлетел в воздух, левитируя, сделал поворот на 180° и, упав на землю, пулей, что есть силы, бросился бежать от окончательно осатаневших неведомых ему кусающих тварей. Всё это произошло за какие-то две три секунды!

  – Что тут у нас такое? – услышал я рядом с собой голос эвенка.

  Он стоял с мало кал иберкой в одних трусах и босиком, в позе попавшего в засаду снайпера.

  – Ты в кого собрался стрелять? – расхохотался я, глядя на его живописный вид.

  – Так ведь собаки? Они так лают только на амикана… – крутя головой во все стороны, отозвался Коля.

  – Этот амикан сейчас от нас за тридевять земель! И потом, ты что всерьёз решил его завалить из тозовки? Не мог взять мой двенадцатый? Ладно медведь оказался покладистый и собаки добрые, иначе была бы у зверюги из нас обоих знатная закуска! – подтолкнул я голого эвенка к входу в избушку.

  – Не хватало, чтобы ты ещё заболел! Давай одевайся, поклюём и пойдём. Времени у нас в обрез! До вечера надо успеть добраться до места, где ты потерял Сурова. Поиск начнём оттуда.

  Николай не возражал. Он по быстрому облачился в свой охотничий наряд, пододвинул к себе миску и молча стал есть.

  – Ну вот, кажется, и «заморил червячка», – сказал я, подымаясь из за стола. – Давай заканчивай и вперёд! Чаи будем распивать на месте.

  – У тебя там не червячок, а целая змея, – покосился на мою пустую чашку эвенк.

  Слова охотника, несмотря на внутреннюю тревогу, меня рассмешили.

  – С тобой не соскучишься, Коля. От одного твоего вида медведь дал такого дёру, что придётся теперь идти без собак.

  – Они нас догонят. Никуда не денутся, – пробурчал охотник, накидывая на плечи потку.

  До тех мест, где Николай потерял Юрия Петровича, мы добрались без приключений. Собаки нас догнали по следу на полпути. По мелкому снегу идти было легко и приятно. Пересекая ягельники, мы набрали для себя немного брусники, выкопали из под снега несколько мёрзлых белых грибов и, придя на бивак эвенка, тут же стали готовить ужин. Николай нарезал ломтиками лосиное мясо, отогрел его на огне разведённого костра и стал нанизывать на берёзовые шампуры. Я, наблюдая за его суетой, протянул ему нарезанные грибы и наказал будущий шашлык посолить.

  – Оленью еду ешь, – взглянул на белые грибы эвенок. – Я такое не кушаю.

  – Ты ешь вот такое, – показал я ему на накрытую снятой шкурой груду лосиного мяса. – И мне на вопрос так и не ответил: зачем добыли зверя? Неужели намеревались вдвоём зажевать такую тушу? И запора не побоялись!

  – От лосятины запора не бывает, скорее понос, – отвернулся охотник.

  – Какая разница? – продолжал наступать я на него. – Ты вот у меня в животе змею обнаружил, а у самого в пузяке крокодил! Здесь килограммов триста, не меньше, – показал я на сложенное мясо.

  – Однако, будет больше, чем три центнера…

  – Вот видишь! – перебил я охотника. – У кого аппетит: у меня или у тебя? Я вот и грибами наесться могу. А тебе лося подавай, да поздоровее! Наверняка затея добыть зверя была твоя, а не Петровича?

  – Моя, – согласно кивнул охотник.

  – Я не пойму, зачем?

  – Домой хотел отправить, на стойбище…

  – Как? – изумился я. – Здесь вертолёт нужен!

  – У меня тут недалеко берестянка. Пока речка не замёрзла и мясо можно отвести, и глухарей пол лодки на ярах настрелять…

  – Ах, вот оно что! Тогда всё понятно. Только вот какое дело – про добытого вами лося никому ни слова. Ты ведь знаешь, какие у нас законы. И я его не видел. Просто потерялся человек, а как значения не имеет… Иначе тебя оштрафуют, а Юрию Петровичу прилепят ярлык браконьера. Договорились?

  – А с мясом что делать? – спросил эвенк.

  – Как что? Вместе дотащим его до твоей лодки. Ты отправишься по воде, а я пешком по борам. Вот и всё. Привезёшь свою добычу своим. Сколько тебе придётся пройти заломов?

  – Пять.

  – Ничего себе! Пять раз будешь разгружать и снова загружать свою лодку! Если окажусь рядом, то помогу.

  – Ты уйдешь вперёд, Гера, речка на одном месте крутит… Пока я доберусь, ты уже будешь пить чай у себя в Центральном. Но всё равно спасибо тебе, что ты отдал мне лося! – с благодарностью посмотрел на меня охотник.

  – За что? – опешил я. – За что ты меня благодаришь? Не я же его добыл?! И потом, если бы я его и застрелил, то всё равно отдал бы его тебе. Он мне не нужен.

  – Ты совсем другой, – задумчиво проговорил эвенк, глядя на свет пламени. – Все, кто до тебя у нас работал, что бы мы для себя ни добыли, у нас забирали. Говорили, что если мы им добровольно не отдадим, то на нас будет составлен протокол. И нас будут штрафовать, а то и посадят в тюрьму. Тюрьма для эвенка хуже смерти, – вздохнул молодой тунгус.

  – Неужели всё, что ты сейчас мне сказал, правда? – спросил я его.

  – А зачем мне врать? Ты ведь знаешь, Гера, нашего участкового Клешнёва?

  – Как не знать? В одном посёлке живём.

  – Он с нас и со староверов дань берёт, – грустно усмехнулся рассказчик.

  – Какую ещё дань?! Ты говоришь какие-то странные вещи! – подал я готовый шашлык Николаю. – Ну ка расскажи поподробнее?

  – Только ты никому, что от меня сейчас узнаешь, не рассказывай. Особенно участковому. Иначе он меня посадит.

  – Как так посадит?! Да у него и прав-то таких нет! Ты что несёшь? Почему ты его так боишься?

  – Его все эвенки боятся. И чудиновские староверы тоже.

  – Ты мне про дань расскажи, – напомнил я ему.

  – Дань мы ему платим за то, что он знает, какие у кого ружья.

  – Но ведь вы охотники, и у вас должно быть оружие. Без него в тайге никак, – недоумевал я. – С гладкоствольными всё в порядке. К ним Клешнёв не цепляется. Беда от того, что он знает о наших винтовках. Вот она тозовка промхозовская. Её выдают только на охотничий сезон, – показал на свою малокалиберку эвенк. – Но у меня есть ещё и своя. За неё мне и приходится платить.

  – И сколько с тебя берёт наш участковый? – посмотрел я на Лихачёва, поворачивая над углями шомпол с лосятиной.

  – Три хвоста в год, – грустно улыбнулся охотник.

  – И сколько же у него таких, как ты?

  – Со староверами человек тридцать.

  – И с каждого в год по три соболя! Неплохо у него получается, у участкового: около сотни одних только соболей! Плюс ещё мясо!

  – За мясом тоже часто наведывается. Ходит, высматривает, что мы едим. Ему ведь не докажешь, что олень домашний. Говорит, бьёте дикарей. Значит, браконьеры… Забирает мясо и уезжает.

  – Но вы же на самом деле добываете диких?

  – Конечно, – согласился охотник. – Одними домашними нам не выжить. Оленей у нас осталось совсем мало. Раньше было несколько тысяч, – вздохнул он.

  – И куда же делись ваши олени? – спросил я Николая.

  – В тридцатые годы забрали в колхоз, а потом – война! Мужиков всех на фронт. А что могут бабы? Тогда и потеряли последних оленей. Да и мужики с войны не вернулись…

  Я смотрел на погрустневшего эвенка и думал.

  «Вот она судьба этого маленького народа. Сначала приложило руку государство, а сейчас, когда вроде бы всё наладилось, на их труде жируют такие вот Клешнёвы. И сколько подобных ему по заброшенным сибирским таёжным посёлкам? Берут дань, вымогают, пользуясь своей властью, последнее. Может, и правы американцы, что создали для своих индейцев резервации? По крайней мере, у них там самоуправление, которое не позволяет шириться таким вот Клешнёвым, – подумал я, доставая из своего рюкзака буханку чёрствого хлеба. – Хотя, возможно, это тоже не выход».

  Я смотрел на молодого эвенка и понимал, что жить в вечном страхе, как он, долго невозможно.

  – Ты объясни мне, зачем твой отец откочевал с вершины речки на озеро Турэ? Сюда до вас сам чёрт бы не добрался? И дичи здесь… Сам видишь сколько.

  Но на мой вопрос Николай не ответил. Он сидел, съёжившись у костра, ел лосятину и молчал.

  – Ты что и сам не знаешь? – опять спросил я его.

  – Так надо было… – сказал охотник нехотя. – Вообще-то эти места наши. Отсюда недалеко и я родился…

  – Ваши места, а вы отсюда ушли? – не понял я его. – Что-то до меня не доходит.

  – Я же тебе сказал, – посмотрел на меня эвенк. – Так надо было! Больше я тебе ничего не скажу, не имею права. Если хочешь узнать, спроси моего отца, а лучше его мать, бабушку Нюру.

  – Я что-то не припомню такой? – удивился я.

  – Бабушка Нюра Тугундина живёт не с нами. Её чум стоит на Чурбиге, – повернулся ко мне эвенк. – После того, как погиб её муж, мой дедушка, она предпочитает жить одна.

  – А что случилось с твоим дедом? Ты говоришь, что он погиб… Сколько у вас здесь работаю, о нём никогда ничего не слышал, – задал я новый вопрос Николаю.

  – Такие вещи люди рассказывать не любят, глядя в темноту ночи, тихо проговорил эвенк. – Тем более, таким, как ты.

  – А что у меня не так? – поинтересовался я.

  – Ты добрый и честный, и кое кто в Белом Яру тебя боится. Когда нибудь ты догадаешься сам, кого я имею в виду, – начал свой рассказ охотник. – Тут вот какое дело, Гера, мой дедушка был сильным шаманом. Поэтому он всю жизнь сохранял законы наших предков. Он никогда не пил водку и даже не курил. Жил он, как и живут шаманы, отдельно от своего рода. Моего деда многие боялись. Боялся его и заготовитель промхоза и даже Клешнёв. При нём он к нам за ясаком не ездил.

  – Ну и что же произошло? – поторопил я рассказчика.

  – Моего деда убили очень злые люди. Говорят, что приехали они из Новосибирска. Останавливались у заготовителя… Думай сам, чьи они друзья…

  – А что им от твоего дедушки было надо?

  – Они хотели от него узнать месторождение золота…

  – Золота? – переспросил я.

  – Да, золота. Мой дед знал, где в этих краях можно найти этот металл смерти. Я видел у него в кожаном мешочке самородки… Они такие маленькие с глухариный зрачок, – бросил сухие ветки в догорающий костёр Коля.

  – Из твоих слов получается, что твой дед не раскрыл своей тайны.

  – Не раскрыл, – кивнул головой эвенок. – Эти люди его страшно пытали. Жгли огнём и ломали кости. А потом, прибив на сорокаградусном морозе гвоздями к сосне, уехали восвояси. Бабушка сняла его с дерева, но было поздно. Дедушка вскоре умер.

  – А почему он молчал? Пусть бы подавились этим золотом мерзавцы! – обозлился я. – Не понимаю, ради чего он перенёс такие пытки? Неужели твой дед был фанатом проклятого металла? На эвенка это что-то непохоже.

  – Перед смертью дедушка всё объяснил, – тяжело вздохнул охотник. – Он потому не показал новосибирцам, где лежат золотые самородки, чтобы сохранить этот край. Чтобы сюда не пришли машины и люди. Чтобы сохранить жизнь нашему маленькому народу.

  После своего грустного рассказа эвенк замолчал. Молчал и я. Спрашивать молодого тунгуса больше ни о чём не хотелось. Чтобы он ни рассказал, всё наводило в душе тоску и боль.

  «Вот она закулиса сибирского севера, – думал я. – Настоящее средневековье. И ясак с аборигенов дерут и пытают, и просто так убивают…»

  – Моя бабушка тоже немного шаманит, но она ещё очень многое знает. Я поговорю с ней о тебе. Думаю, ты ей понравишься и она ответит на твои вопросы, – повернулся ко мне мой новый друг.

  – Спасибо, Николай, если меня с ней познакомишь, – сказал я ему. Завтра у нас трудный день. Давай ложиться.

  – Давай, – согласился эвенк.

  Назавтра, с раннего утра до позднего вечера, мы колесили по заснеженным борам в поисках пропавшего, как и говорил эвенк, следы человека испарились. Их просто не было. Зная психологию заблудившихся, которые всегда стремятся выйти к реке, мы направили свой поиск вдоль поймы Орловки. За день обошли гигантское расстояние. Но все наши усилия оказались тщетными. Мы пересекали следы диких оленей, лосей, несколько раз натыкались на жирующих в бору медведей. Но ни человеческих следов, ни брошенного бивака так и не встретили. На собак мы уже махнули рукой. Те с остервенением гонялись за зверями, облаивали глухарей, тетеревов. Но нам было не до них. В голове стоял вопрос:

  «Куда мог деться Юрий Петрович? Не мог же он провалиться сквозь землю или испариться?»

  Переночевав у речки на невысоком, со всех сторон закрытом от ветра яру мы чуть свет двинулись на север к озеру Якынр. По словам эвенка, если дух леса или Хозяин начнёт водить человека, то он обязательно уведёт его подальше от ручья или речки. Либо затащит в болото, либо на берег озера. Я не стал спорить с охотником. Якынр, так Якынр! Тем более мне и самому хотелось увидеть это гигантское озеро.

  «А может, Николай, прав: чем чёрт не шутит, вдруг и вправду найдём на водоразделе пропавшего?»

  Решено было тем же маршрутом идти вдоль Орловки до самого её истока. Мы двигались по припорошенному осенним снегом бору, изредка посматривая на превратившуюся в ручей речку. Незадолго до заката, пройдя неширокое моховое болото, наконец, увидели Якынр. Огромное озеро, искрясь в лучах заходящего солнца, показалось нам целым морем. Далёкий противоположный берег из за лёгкого тумана был почти невидим. Над гладью воды кружили стайки серых северных уток, а в метрах двухстах от берега белыми снежными комьями отдыхал на воде табун лебедей. До воды от нас было метров сто, не более, но мы к озеру не пошли. Не хотелось своим присутствием нарушать покой кормящихся на его глади пернатых.

  – Красота то, какая! – не выдержал я. – Аж, глазам не верится! Тишь да благодать!

  – Давай лучше уйдём отсюда. Где нибудь на гриве переночуем, – посмотрел на меня эвенк.

  И в его глазах я увидел тревогу.

  – Интересно, кого ты боишься? – поинтересовался я, собираясь последовать его совету. – Водяного или русалок?

  – У озера ни водяных, ни русалок я не встречал. Может, они в нём и живут… Скорее всего, так оно и есть. Дедушка что-то на эту тему рассказывал, – серьёзно сказал Коля. – Я не их имею в виду.

  – А кого же ещё? – спросил я.

  – Если я тебе расскажу, ты чего доброго начнёшь смеяться…

  – Честное слово, не буду! – заверил я его.

  – Тогда послушай, – подошёл ко мне поближе охотник. – Старики рассказывают, что Якынр всего лишь видимое небольшое окно другого озера, которое всё под землёй!

  – Ничего себе небольшое! – покачал я головой. – Страшно смотреть!

  – Старики правду говорят, Гера. Не сомневайся! Из под земли к поверхности озера подымается тёплая вода, поэтому на поверхности Якынр даже в самые сильные морозы много проталин. Из за этого поздно осенью по Орловке в озеро и идёт на зимовку рыба…

  – Да ведь здесь же настоящий рай! Не пойму, зачем вы ушли с этих мест? – сбросил я с плеч свой рюкзак, намереваясь начать разбивку лагеря.

  – Просто ты многого не знаешь, Гера, – положил на землю свою потку эвенк. – Рыбы в озере видимо невидимо и своей. Щуки до двух с лишним метров! В некоторых местах неопытная утка не успеет сесть – её уж и нет! Только круги по воде!

  – Так вы что, щук боитесь? – засмеялся я.

  – Иногда и щуки бывают опасны. У нас были такие случаи. Нападали в воде на людей рыбины. Но я не про щук. Есть кое что и похуже…

  – Что же? – насторожился я.

  – Как тебе сказать? Только не смейся…

  – Я же сказал, что не буду.

  – В Якынр и в других, что вокруг него озёрах, живут водяные звери. Они похожи на ящериц. Но очень большие. По рассказам стариков, в длину достигают четырёх метров! Ящеры живут в воде, но иногда в жаркие дни выходят на берег. Тогда их можно увидеть. И ещё если они захотят, то по земле очень быстро бегают. Догоняют даже оленей! Потому олени к Якынру и к другим близ него озёрам не подходят. Наши шаманы этого зверя изобразили даже на шаманских костюмах. Если бабашка согласится, то она тебе на своём нагруднике его покажет, – закончил свой рассказ о загадке озера охотник.

  – Потому ты и ушёл подальше от воды? – с пониманием спросил я его.

  – Как вы русские говорите: «на Бога надейся, а сам не плошай», – улыбнулся Коля.

  – В такую холодрыгу зверюга не вылезет, – заверил я его. – Если честно, я сейчас во что угодно поверю. То, что произошло с Юрием Петровичем, тоже ведь чудо! Человек исчез и никаких следов!

  – Когда снег растает, может, отец, что заметит, – вздохнул охотник.

  – Что же пойдём завтра назад и заберём твоего лося, а то его, пока нас здесь носит, растащат росомахи.

  – Там моя нижняя рубаха и гильзы. Побоятся, – буркнул, устраиваясь поближе к костру, эвенк.

  «До чего же жизнь интересна! – думал я засыпая. – Вот, пожалуйста, местный Якынрский Несси! И в него верят! И ещё как, если его образ оказался на шаманском костюме. Впрочем, кованое изображение ящера я видел почти на всех шаманских изображениях. И не обязательно на эвенкийских. Что-то здесь не так. Скорее всего, ящер олицетворяет собой дух подземного мира. Но почему именно ящер, а не крот? Или ещё какой зверёк? К тому же живёт он по рассказам стариков эвенков, в подземном озере. И таких озёр по Сибири, наверное, немало…»

  Проснулся я затемно от рычания собак. Николай уже не спал. Он сидел, держа в руках свою винтовку, и вглядывался в темноту. Надья всё ещё излучала тепло, но большого костра рядом с нашей лежанкой не было. Не успел я подняться, как собаки с лаем бросились куда-то в ночь и исчезли. Метрах в двухстах раздался их лай, потом всё стихло.

  – Что это? – не понял я. – На кого? Похоже, не медведь. Неужели к нам подкрался твой ящер? Наверное, псов он уже проглотил. Теперь очередь за нами. Ты готов к нему на закуску? – взял в руки я свой «зауэр».

  – Не ящер это, – повернул голову в мою сторону Коля.

  – Но и не медведь, – прислушался я. – Иначе сейчас там бы, куда убежали собаки, стояла такая какофония!

  – Не медведь, – согласился со мной охотник.

  – Тогда кто?! Ты же наверняка знаешь, но молчишь! – проворчал я. – Пойду, поищу собак…

  – Не ходи, они скоро сами придут… – тихо, глядя куда-то в небо, сказал эвенк.

  – Откуда ты знаешь? – тряхнул я его за плечо.

  Но тут к костру, как ни в чём не бывало, выбежали обе лайки. Вид У них был весёлый и довольный. Покрутившись вокруг нас, они неспокойно улеглись на подстилку.

  «Чудеса продолжаются, – отметил я про себя, укладывая в надью новое бревно. – Интересно, когда они кончатся?»

  Наутро мне захотелось по следам посмотреть, куда это ночью наши собаки бегали и на кого они лаяли? Но мой спутник от такой идеи почему-то пришёл в ужас. Он наотрез отказался со мной идти, заявив, что собак позвал к себе Хозяин и что духа леса гневить грех! Видя, что Николай серьёзно относится к духам, я растерялся и удивился.

  «Парень воспитывался в интернате, служил в армии. И так боится Хозяина?! А может, дело совсем и не в Хозяине? – закралась мысль. – Ладно, со временем разберусь, – подумал я, забрасывая на плечо ремень своей двустволки. – Когда нибудь он мне сам всё расскажет».

  Теперь к озеру, где лежало мясо и был наш долгосрочный лагерь, мы шли не по берегу речки, а напрямик борами. Шагали налегке, быстро, поэтому ночь нас настигла совсем недалеко от лагеря.

  – Что будем делать? – спросил я эвенка. – Ты как считаешь?

  – Однако, ночевать надо, – задумавшись сказал он. – В темноте ничего не видно. Завтра до обеда дойдём…

  Мы быстро разбили бивак, разожгли жаркий костёр и стали готовить ужин.

  – Ты сколько медведей зарезал своим тесаком? – разглядывая слоёное лезвие эвенкийского ножа, спросил я охотника.

  – Ни одного, – нехотя ответил Николай. – Я ведь не дикий эвенк, а вполне цивилизованный, с ножом наголо на аминаков не нападаю…

  – Но всё равно вид у твоего кинжала свирепый! – не унимался я.

  – У него, может, и свирепый, – кивнул охотник на свой нож, – зато я человек спокойный…

  – Ещё два – три дня поисков, и мы с тобой озвереем, – заверил я его. – Ты меня научил верить в озёрного ящера. И в Хозяина тоже…

  От слова «Хозяин» охотник вздрогнул.

  «Что-то за этим понятием у эвенков скрыто? – невольно подумал я. – Вот бы разобраться? Может, и Юрий Петрович исчез не просто так? Неужели его взял в гости Хозяин?»

  От такой мысли стало как-то не по себе.

  «Ещё немного и я точно сойду с ума! Всерьёз стал думать о Хозяине… Что же будет дальше?»

  – Какие у тебя планы? – посмотрел я на притихшего Николая.

  – Надо идти на стойбище и звать сюда людей, – коротко сказал он. – Юрия Петровича будем искать, иначе меня могут обвинить в его убийстве…

  – Нас обоих… – усмехнулся я. – Но запомни, пока не найден труп, нас не обвинят. Ты прав, надо найти Петровича…

  – Значит, всё равно найдём, – пододвинулся к теплу охотник, зевая.

  Николай оказался прав. До обеда мы были на месте своего долгосрочного лагеря. Нас обрадовало, что мясо оказалось на месте. Этой ночью у стана кружилась росомаха. Но её, по видимому, отпугнул запах Колиной рубахи.

  – Ты останься, Гера, а я схожу, поищу берестянку. К вечеру вернусь, – сказал эвенк.

  – Только не исчезай, – кивнул я ему.

  – Если не приду, всё расскажешь нашим, – сказал он серьёзно.

  – Ну и шутки у тебя, Коля, – покачал я головой. – Знаешь, оставь свою винтовку со мной и возьми мой «зауэр». Так мне будет за тебя спокойнее.

  Немного подумав, эвенк положил к моим ногам свою тозовку, накинул на плечо ремень моей двустволки и, не оглядываясь, пошёл в сторону Орловки. За ним поплёлся его Хедька. Николай появился в лагере поздно ночью. Сначала из темноты подошла к костру его собака, потом появился и он сам.

  – Всё, лодку я пригнал, – сказал он, сбрасывая с плеч ружьё. – Ну и тяжёлое же оно у тебя! Как ты с таким ходишь?

  – Зато надёжное, – сказал я ему.

  – Отсюда до лодки километра три, не меньше, – вздохнул парень. – Так, что нам завтра таскать часа три четыре!

  – Ничего, справимся, – успокоил я его. – Где наша не пропадала! И потом у меня идея, Коля. Скажи, сколько заломов до избушки?

  – Один, – не понял меня эвенк.

  – Давай так, этот залом пройдём вместе. На нём я тебя дождусь, а потом у избушки разгрузим лодку и сложим мясо в лабаз! Твои всё равно сюда придут. Будет их чем потчевать. А что останется, на оленях борами вывезете. И Клешнёв будет с носом! – засмеялся я.

  – Однако, ты прав, – оживился молодой тунгус. – Так и сделаем!

  Завтрашний день весь у нас ушёл на перекочёвку. Мы перенесли в лодку не только мясо, но и камусы, шкуру и даже голову зверя. На заломе я дождался эвенка и помог ему его пройти. А вечером, когда он подплыл к устью ручья, где стояла избушка, мы вместе разгрузили лодку и перенесли его добычу в лабаз. – Видишь, как славно получилось, – сказал я ему перед сном. – Завтра вместе пойдём на Турэ к твоим. А потом я в посёлок, сообщить о случившемся…

  – А вдруг меня обвинят? – вздохнул Коля.

  – За что?

  – За то, что послал Юрия Петровича к брошенным рюкзакам.

  – До которых тот не дошёл и испарился? И расстояние-то всего ничего. Давай спи и о плохом не думай! Так можно и меня обвинить.

  Утром мы решили идти не вместе, а на расстоянии друг от друга примерно в километре. Эвенк вдоль речки, а я по гари. Вдруг натолкнёмся на след Юрия? Хотя если бы он был жив, то мимо избушки вряд ли бы прошёл. Но всё равно мы постановили, что если кто-то что-то найдёт, то тут же оповестит другого двумя выстрелами. Но не успел я перейти речку и выйти на гарь, как со стороны Орловки раздались два винтовочных выстрела!

  «Николай что-то нашёл!» – взорвалось в сознании, и я бегом бросился в сторону Орловки.

  Когда я оказался рядом с эвенком, то парня не узнал. Охотник был так перепуган, что с трудом мог говорить.

  – Во…от, посмотри – следы! – показал он рукой на снег. – Тут их нет, а здесь: и следы человека, и собак!

  Я взглянул, куда показывал перепуганный Коля. И с трудом поверил своим глазам. Чистый заснеженный берег речки и вдруг рядом с нами след человека! Как будто он спрыгнул с неба или вылез из под земли!

  – Вчера в ста метрах от этого места мы разгружали лодку, – шепотом проговорил охотник.

  – Ну, а ты что по этому поводу думаешь? – показал я на чудо.

  – И Юрий Петрович и его собаки вышли из мира духов, – с дрожью в голосе сказал Николай.

  – Когда? – спросил я его.

  – Судя по следам, два дня назад. Когда мы искали Юрия в вершине.

  – Мне тоже так кажется, – осмотрел я следы человека. – У тебя здесь какой-то край чудес. И цирка не надо! – стал приходить я в себя от увиденного. – Надо радоваться, что Юра жив! Интересно, что он нам расскажет? Три дня с духами пропьянствовал, – попытался я как-то успокоить охотника.

  – Я только не пойму, – сказал последний, – почему Юрий Петрович не пришёл в избушку? Её же отсюда видно, – посмотрел на меня перепуганными глазами Николай.

  – Когда его встретим, может, нам и объяснит. Давай ка за ним по следам. Похоже, Петрович не шёл, а бежал, – заключил я, разглядывая след человека. – Значит, что-то его сильно перепугало…

  Мы вместе перешли устье ручья и по следам Юрия Петровича и его собак направились по кромке гари. Три километра, а то и более Петрович бежал, потом перешёл на шаг и метров через двести побежал снова.

  – Ты можешь понять, от кого он так улепётывает? – показал я на следы Юрия эвенку.

  – От самого себя, – буркнул Коля. – Что-то у него с головой. «Оттуда» нормальными возвращаются только шаманы.

  Слова охотника меня насторожили. Значит, тунгус не верит, что всё хорошо кончится. И у него на это есть основание. Пройдя ещё пару часов по следам Юрия, мы увидели впереди на снегу его вязаную шапку. Очевидно, она упала с головы во время бега, но Петрович это даже не заметил. Я положил шапку в свой рюкзак и почувствовал, что на меня накатила волна страха.

  «Неужели я считал информацию с его шапки?» – невольно пронеслось в сознании.

  Прошёл ещё один час напряжённой ходьбы, и вдруг где-то далеко впереди, куда умчались наши собаки, раздался еле слышный их лай.

  – Собаки лают не на человека, – остановился эвенк. – Скорее всего, амикан!

  – Здесь владение шатуна, – напомнил я ему.

  – Значит, они с ним и дерутся.

  – Но почему днём?

  – Придём, всё увидим, – посерьёзнел эвенк. – Зря собаки лаять не будут.

  После его слов мы оба, не сговариваясь, побежали. Через несколько минут лай усилился. Было ясно, что собаки затеяли драку с медведем. К их гавканью примешивалось и его рычание.

  «Почему Михайло Потапыч не убегает? – недоумевал я. – Он что, самоубийца? Не понимает, что вслед за собаками могут прийти люди?»

  Когда мы, наконец, оказались рядом с тем местом, откуда раздавались звуки потасовки, то в растерянности остановились. Перед нами на снегу, свернувшись клубочком, лежали обе лайки Петровича. Рядом с ними валялось его ружьё и верхняя одежда. Снег же вокруг был утоптан следами отчаянной борьбы человека и зверя. Туда, откуда раздавалось медвежье рычание и лай наших собак, по снегу вёл кровавый потаск.

  «Вот оно что, почему медведь не убегает? Он охраняет свою добычу, убитого им человека!» – стиснул я от злобы зубы.

  Мы посмотрели на собак Юрия. Обе лайки подняли в нашу сторону свои головы, но остались лежать на месте.

  «Какой стресс перенесли животные! На их глазах погиб их хозяин. И помочь ему они не сумели. Хотя по следам было видно, что пытались. Теперь же им всё равно…»

  Мы сбросили рядом с лежащими собаками свои рюкзаки и, переглянувшись, не спеша пошли на звуки драки.

  – Когда «тырда» на нас кинется, – сказал я эвенку, – не спеши, дай мне возможность хорошо прицелиться, всё равно из твоего оружия сразу его не убить.

  Николай молча кивнул. Не прошло и двух минут, как в согре, откуда доносились звуки борьбы собак с медведем, всё изменилось. Лай стал быстро приближаться в нашу сторону.

  – Всё! – остановился я. – Зверь нас почувствовал – ринулся в бой!

  И в этот момент между стволами берёз мелькнула медвежья спина.

  Через секунду зверь оказался в трёх метрах! Его маленькие глазки глядели на нас с такой злобой, что казалось, из них вот вот ударят молнии. Мушка моего ружья легла между ними, и я плавно спустил курок. Пуля остановила зверя в прыжке. Он перевернулся в воздухе и рухнул на бок. И сразу же на нём оказались обе наши лайки. Они рвали своего врага с такой злобой, что казалось, немедля растащат его на куски. Я обернулся к эвенку. Тот стоял без винтовки, держа в руке свой топор.

  «Вот она храбрость и сила духа! – думал я. – Фактически против такой зверюги безоружный…»

  Я подошёл к Николаю и обнял его.

  – Молодец! Такими, как ты, твой народ должен гордиться! В этом амикане килограммов 500, а то и более. На него страшно смотреть. А ты на него со своим топориком! Так и скажу твоему отцу, что сын у него настоящий богатырь!

  – Да я за тебя боялся… – пробормотал смущённый эвенк.

  – За меня?

  – Погибать так вместе, – добавил он.

  – Ну что, Коля, пойдём искать Юрия. Где-то здесь эта бестия его закопала, – показал я на тушу громадного медведя.

  Оставив собак разбираться с косолапым, мы отправились туда, откуда прибежал шатун. Вскоре в кустах вместе со штанами нашли сапоги Сурова, потом его рубаху, свитер и наконец его самого. Зверь раздел человека догола, выел его грудную клетку, а то, что осталось, присыпал землёй. Мы смотрели на изуродованное шатуном лицо Юрия Петровича и не могли поверить своим глазам. Наш погибший друг был абсолютно седым!

  «Не мог же он поседеть во время нападения на него медведя? Значит, всё таки что-то произошло. Но что?»

  Ещё раз взглянув на закопанного зверем человека, мы пошли обратно. Собаки всё ещё вертелись рядом с убитым шатуном и всё никак не могли успокоиться. Не обращая на них внимания и я, и Николай стали выбираться из согры на место гибели Юрия. Когда мы, наконец, вышли на кромку гари, то услышали голоса людей. И вскоре среди соснового мелкача показались головы ехавших верхами на учагах эвенков.

  «У них хорошая интуиция, – подумал я. – Молодцы! Приехали вовремя. Теперь мне можно смело отправиться в посёлок и сообщить о случившемся… Николай один не останется…»

  Спешившись и мать, и отец Николая, это к радости молодого эвенка были они, сразу же по следам поняли, в чём дело. Эвенки молча, посмотрев друг на друга и о чём-то между собой поговорив, подошли ко мне.

  – Тебе духи вперёд нас сообщили, что беда, – сказал Борис Леонтич. – А мы тебе не поверили. Ладно, что сами живы остались. Шибко умный медведь. Мы видели место, где ты ночевал. Подкрался к твоему костру вплотную. И нападал быстро, очень быстро! Из за этого Юрий Петрович в него и промазал. Два раза стрелял, – поднял с земли отец Николая «Тоз 34» Юрия.

  Борис Леонтич был прав: в ружье оказались две стреляные гильзы.

  – А как вы поняли, что Юрий в медведя стрелял и промазал? – спросил я старого охотника.

  – Да вот, на пригорке по снегу, обе его пули! Посмотри сам.

  Я взглянул туда, куда указал Борис Леонтич и сразу всё понял. Медведь бросился на человека внезапно и на большой скорости. И Юрий Петрович растерялся, а перезарядить оружие не успел.

  – Мне надо срочно в посёлок – сообщить о случившемся, – сказал я эвенкам. – Можно вас попросить, чтобы вы здесь побыли, пока я привезу сюда кого нибудь из прокуратуры?

  – Пошто спрашиваешь, мы будем тебя ждать. Раз надо, значит надо, – сказал Борис Леонтич. – А сейчас пока светло, айда к медведю. До ночи его ободрать и сказать духу аминака, чтобы шёл восвояси и больше не вредил людям.

  Когда мы все вместе снова зашли в согру и остановились рядом с застреленным шатуном, Борис Леонтич, осмотрев зверя, сказал:

  – Откуда-то пришёл, наверное, с Туруханского края из за болот. Уж очень здоровый. И это не шатун. Непонятно, почему такой злой?

  Все вместе к вечеру со зверя сняли шкуру. Медведь оказался очень жирным. На шатуна он, действительно, не походил. Эвенки, глядя на огромную жирную тушу аминака, о чём-то между собой переговаривались. У костра вечером ко мне подошёл Борис Леонтич и, глядя на своего сына, сказал:

  – Спроси у него, Геша, кушать мясо людоеда аминака нельзя – грех!

  – А я что настаиваю, чтобы его съесть? – посмотрел я на него с удивлением. – Можете мясо сжечь, утопить, что хотите, то и делайте.

  – Я тебе сказал потому, что оно твоё. Твоя пуля остановила аминака.

  – Оно также принадлежит и Николаю. Вместе били. А что касается меня, то я завтра подамся в жилуху. Так что делайте со зверем, что находите нужным.

  – До твоего приезда мясо людоеда мы не тронем. Когда приедешь, по обычаю придадим его огню…

  Назавтра, захватив с собой собак Юрия Петровича, я отправился в обратный путь. На душе было скверно.

  «Что я скажу жене Сурова? Человек приехал ко мне в гости, а я его не сберёг! Но с другой стороны, в чём моя вина? Неужели не поймёт?»

  Без особых приключений я добрался до озера Турэ и от него на своей казанке помчался вниз по Орловке. Приехав в посёлок, я сразу же о случившемся сообщил в промхоз и в местную районную прокуратуру… Из прокуратуры мне ответили, чтобы я никуда из посёлка не уезжал и ждал вертолёт с прокурором и следователем. Ночью ко мне заявился на квартиру раздосадованный участковый Клешнёв.

  – Ты почему развёл партизанщину?! – сходу начал он. – Приехал и давай звонить!

  – Без доклада вам? – усмехнулся я. – Думал, у вас и своих забот хватает. А позвонить нетрудно…

  – А медведь-то здоровый? – несколько смягчился участковый инспектор.

  – Центнеров пять, а может и более. Пока обдирали – надорвались ворочить, – подзадорил я его.

  – И теперь что? – спросил он.

  – Да вот жду вертолёт. Просили, чтобы никуда из посёлка я пока не уезжал.

  – Вместо тебя полечу я, – отрезал участковый.

  – Но нужны прокурору не вы, а я. Я ведь свидетель и непосредственный участник событий.

  – Я тебе сказал, гнида, значит, слушай, – зло посмотрел на меня Клешнёв, выходя в сенки.

  «Похоже, эвенк рассказал о нём правду, – проводил я инспектора взглядом. – Что ж, буду ждать вертолёт, а там посмотрим», – закрыл я за ним дверь.

  Ми 2 закружился над посёлком через сутки. У меня всё к его прилёту было готово. Я накинул на плечи рюкзак, взял на поводок Стрелку и побежал навстречу садящемуся вертолёту. Когда я подошёл к вертолётной площадке, то увидел готового к полёту участкового. Он стоял в сапогах, с ружьём, здоровенным рюкзаком и с двумя полиэтиленовыми мешками в руках. Инспектор собрался нагрузиться дармовым мясом. Когда открылась дверца вертолёта, то пилоты показали, что могут взять всего одного человека, не более. Больше мест не было.

  – Кто охотовед? – спросил кто то. – Кто нам звонил?

  Но Клешнёв, не слыша вопросов, опрометью бросился к ступеням вертолёта, пытаясь скорее залезть. И тогда, не помня себя от возмущения, я подошёл к нему и, схватив за шиворот, вышвырнул из вертолёта. Не обращая внимания на вытаращенные от злобы глаза милиционера, я заскочил в аппарат и, представившись, сел на свободное место. Рядом со мною примостилась Стрелка. Взяв меня, борт тут же пошёл в гору. И через несколько минут под вертолётом закачался зелёный океан тайги.

  Услышав звук вертушки, эвенки у своего стана разожгли сигнальный костёр. Когда мы сели, приезжие из прокуратуры и администрации района своими глазами увидели случившееся, ко мне подошёл Виктор Алексеевич Девятое – прокурор Верхнекетского района.

  – У меня просьба к вам, Георгий Алексеевич, – сказал он. – Нам придётся забрать труп погибшего. К сожалению, больше в вертолёте мест нет. Хорошо, что хоть собак покойного вы забрали. Поэтому придётся вам добираться до посёлка как-то самим. Но вы не беспокойтесь. Из Белого Яра я лично позвоню вашему участковому и попрошу его приехать за вами на лодке… Для страховки ему позвонит начальник районной милиции.

  – Да я и не собирался назад с вами, – улыбнулся я прокурору, – По тому и собаку взял. А Клешнёв за мной принципиально не приедет я же его в шею из вертолёта вытолкал.

  – Это он за мясом собрался? – просто спросил прокурор.

  – За мясом! – засмеялся я.

  – А вы молодец, участкового не боитесь! Чуть что – сразу ко мне – протянул он свою крепкую руку.

  Как я и предполагал, участковый за мной не приехал. После обряда отпущения духа медведя людоеда и сжигания его плоти, эвенки дали мне напрокат один из своих обласков, на нём я и вернулся в посёлок. Улетел я в вершину реки осенью. Вернулся почти зимой. Последние километры облас шёл по сплошной шуге. Своих ног в резиновых сапогах я почти не чувствовал. Свежая медвежья шкура, которой я пытался их укрыть, плохо грела. Но холод и биваки у костров меня не угнетали. Из головы не выходило странное исчезновение и трагическая смерть Юрия Петровича. То, что в этом скрыта какая-то закономерность, я не сомневался.

  «Но какая? И куда бегали ночью на озере Якынр наши собаки? На кого они лаяли? И почему эвенк так не хотел, чтобы я пошёл по следу собак? Вопросы, сплошные вопросы! Как найти на них ответы? Вся надежда на бабушку шаманку. Интересно, что она мне расскажет? В среде эвенков я стал почти своим. Но, может, это мне просто кажется?» – про себя рассуждал я.

  Незаметно пролетел октябрь, за ним ноябрь. На работе я исправно исполнял свои обязанности. Всё, что требовала от меня контора и даже более. Но удовлетворения от службы я не испытывал. Видел, как государство в лице промхоза обдирает охотников, как наживаются на их нелёгком труде местные чиновники из района. Как левые сотни соболиных щкурок по давно отработанным каналам утекают в Москву. А оттуда, наверняка, и за границу. Меня угнетало, что я волею случая оказался встроенным в эту порочную систему и другого выхода, кроме как всё бросить и уехать, не находил. Удивляло то, что всей этой пушной мафией заправлял обычный промхозовский заготовитель. Человек с четырьмя классами образования, но хорошо умеющий делать деньги. Как он вышел на московских клиентов, оставалось загадкой. Но через этого человека пушнина уходила не только из района, но и из России. Именно у него останавливались те самые любители золота, которые распяли дедушку моего друга эвенка. Скорее всего, это были не новосибирцы. Сибирякам, какие бы они ни были злые и жадные, не придет в голову обратиться к библейской казни.

  «Они бы его ещё распилили, как некогда сделал святой царь Давид с амонитянами! – думал я, перебирая в памяти услышанное от эвенка. Скорее всего, это москвичи. Почерк не сибирский. Немыслимо не по русски жестокие. Уж не с сектантской ли какой московской организацией связан наш уважаемый начальник Орловского участка и заготовитель? – закралась у меня мысль. – Если так, то многое, само собой, становилось понятным. Например, почему ни с того ни с сего покончила жизнь самоубийством его дочь? Девушка узнала про отца что-то такое, чего не смогла пережить… Почему заготовителя побаивается руководство промхоза? Практически КЗПХ руководит он, а не директор…»

  Это я понял с первых дней своей работы. И мне оставалось в основном стать наблюдателем. Ни в какие сомнительные дела не вмешиваться, как можно больше видеть и, по возможности, стараться меньше о себе говорить. Разобравшись, что происходит в районе, я сделал Для себя установку: понять трагедию Юрия Петровича, а потом рассчитаться и уехать. И вот, наконец, в середине декабря начало сбываться то, ради чего в таёжном посёлке я жил и работал.

  Поздно вечером ко мне пришла сестрёнка Коли, ученица восьмого класса – Лиля. Она жила у своего дяди по матери и старалась окончить школу не в интернате, а рядом с родными. Девочка сообщила мне, что только что в Центральный на оленях приехала её бабушка. И что она, старая шаманка, желает меня видеть. Но так, чтобы никто не знал о нашей с ней встрече.

  – Где бабушке Нюше удобнее, туда я и приду, – сказал я Лиле.

  – Ходить не надо, – улыбнулась девочка. – Лучше чай поставь. Часа через два, когда посёлок уснёт, мы с ней придём.

  Я обрадованно кивнул.

  Через два часа, как и говорила Лиля, в дверь тихо постучали.

  – Да, да, входите! – сказал я, идя навстречу гостям.

  Первой в открытую дверь вошла Лиля, за ней её бабушка. Когда я взглянул на старую шаманку, то обомлел: на ней был зимний праздничный национальный костюм. Орнаментированный женский нагрудник переливался бисером! Аккуратно сшитая оленья кырняжка и капор были украшены белыми и чёрными костяными и роговыми украшениями. Высокие новые, сшитые из голубого оленьего камуса чеколмы на подошве красовались ещё не вытертой оленьей щеткой! Сама старушка оказалась ниже своей внучки почти на голову. Маленькая и щупленькая, но полная какого-то особенного национального достоинства. Её цепкие карие глаза скользнули по моей фигуре и упёрлись в точку чуть выше моих бровей. Секунду старушка молчала, потом, ответив на приветствие, начала снимать с себя верхнюю одежду. Я помог гостям раздеться и пригласил их к столу. На нём были все, какие я только смог отыскать у себя яства: свежий хлеб, жаренные с яйцами макароны, нарезанный на ломтики кусок отварной лосятины. К чаю я поставил заветную банку мёда и тарелку с налитой в неё сгущёнкой. Когда гости уселись за стол, бабушка Нюра сказала:

  – Я не кушать к тебе пришла, лючи – друг моего народа. А рассказать тебе великую тайну этой вот земли. Наверное, здесь на Кети и Сыме только я знаю её… Этим, – показала она на свою внучку, – уже ничего не надо. Только курить да пить! Да ещё на себя тряпки разные вешать, как в телевизоре. Давай, бери бумагу и запиши, что я скажу тебе.

  – Но меня интересует исчезновение и смерть…

  – Твоего друга? – перебила меня эвенкийка. – О том сам догадаешься, когда меня выслушаешь. Поэтому не перебивай, а запоминай. Может, когда нибудь тебе это всё понадобится. И меня добром помянешь.

  Я принёс чистую тетрадь, карандаш и, раскрыв её, стал слушать.

  – Тунгусы народ древний, – начала своё повествование сказительница. – Когда-то нас было много, как звёзд на небе. Но то, о чём я говорю, было давно. Очень давно. Ещё до великого горя.

  – А что вы имеете в виду, говоря о великом горе? – посмотрел я на сказительницу.

  – Время страшного несчастья – время гибели мира! Легенды говорят, что качалась земля, с неба падали звёзды и всё вокруг горело. А потом исчезло на несколько лет Солнце, и наступили великие холода. Тогда весь народ тунгусов и вымер. А те, что уцелели, пошли с мёртвой земли искать землю живую. Сказания шаманов повествуют, что в те далёкие времена наши предки жили далеко на юге, и на север они пришли, чтобы спастись от голодной смерти и от преследующих их врагов. Несколько столетий жили предки эвенков – орочёны на Большой реке, которую называют теперь Амуром, а потом, попросив разрешение, двинулись к Сибирскому морю Ламе. На Ламе орочёнов стали называть ламутам.

  – А у кого вы спросили разрешение перейти Амур? Насколько я знаю, Сибирь несколько тысяч лет тому назад была незаселённым краем.

  – Это в твоих дурацких книгах так написано, а ты, лючи, им веришь! Верить надо тому, что помнят предки, а не писанине, – показала шаманка корявым пальцем на полку с книгами. – Когда орочёны переходили Амур, здесь, в Сибири, было большое царство!

  – Царство? – опешил я. Мне показалось, что старушка спятила.

  – Да, Геша, царство голубоглазого и русоволосого сильного народа эндри. Эндри на реку Амур пришли после Великой Беды откуда-то с севера. Предания говорят, что у них там тоже было царство, но его поглотили наступившие холодные воды.

  Шаманка несла какую-то чепуху, но я, чтобы не обидеть гостью, сделал вид, что ей верю.

  – Я тебе рассказываю про царство эндри, чтобы ты знал, что Сибирь никогда не принадлежала ни остякам, ни дяндри кетам, ни юракам, ни одулам. Все эти народы пришли с юга и эндри дали им место и научили жить на севере. Раньше всех в Сибири появились маленькие чури. Предания рассказывают, что они очень давно жили по берегам северного Ламы, но с приходом туда юраков ушли под землю.

  «Вот, началось, – подумал я, – чуть что, сразу же под землю, и концы в воду! Несёт какую-то несуразицу».

  А между тем бабушка, закрыв глаза, продолжала:

  – Все пришедшие с юга роды были малочисленны. Если бы эндри не пустили их под своё покровительство, южные враги их бы всех убили. Предания шаманов повествуют, что темнолицые злые народы охотились на предков эвенков и одулов как на дичь. Они ели человеческое мясо. И не будь сильных эндри, пришли бы и в Сибирь. Ты должен знать, Геша, что предки эвенков во времена великого кочевья знали только собак. Разводить оленей они не умели. Жили только охотой. И поэтому часто голодали. Хорошими оленеводами были белоглазые эндри. Это они подарили ламутам оленей и научили их разводить. Научили эндри оленеводству и предков юраков. Ты видел, какие у нас большие и сильные олени? Почти такие, как лоси! Неужели ты думаешь, что эвенки смогли вывести такую породу? Мы умеем ухаживать за оленями, пасти их, охранять от волков, но и только. Говорят, что на востоке у тунгусов олени ещё больше наших. Но это все равно одна порода. Предания рассказывают, что и запорному рыболовству эндри научили наших предков. В древности ловить рыбу они не умели. Стреляли её из луков, но разве это рыбалка?

  То, что рассказывала старая шаманка, меня стало почему-то захватывать. И я её спросил:

  – Расскажите, что сохранили ваши легенды об этих самых эндри? Кто они были такие?

  – Я же тебе сказала, что они пришли с севера, люди сильные и добрые. С белой кожей, светловолосые… Такие же, как ты.

  – А как они жили? – задал я вопрос.

  – Легенды шаманов говорят, что жили эндри по берегам рек. На высоких ярах строили себе большие города. Дома делали из брёвен с печами, разводили на юге, там, где нет беломошников, коров и лошадей, а севернее лосей и оленей.

  – Как лосей? – удивился я.

  – Не знаю, – пожала плечами старушка. – Об этом надо спрашивать предков. Они всё знали. Если легенды говорят, что у эндри были домашние лоси, значит, так и было. В некоторых сказаниях и не такое рассказывается, – на секунду задумалась шаманка.

  – Что же? – не удержался я.

  – То, что эндри держали ещё и волосатых эндриков…

  – Кого, кого? – не понял я.

  – По вашему – мамунтов, – невозмутимо ответила эвенка. – Само название «эндри» так и понимается, племя, разводящее мамунтов. Или мамунтовый народ.

  «Может, поэтому столько мамонтовых костей и находят учёные на палеолитических стоянках в Сибири, – невольно подумал я. – Если мамонты были ручными, то это многое объясняет».

  – Летом эндри любили передвигаться по воде на лодках, – продолжала свой рассказ сказительница. – Зимой на лошадях и оленях. Эндри и показали свои дороги нашим далёким предкам и научили ими пользоваться. Их кочевые дороги пересекали всю Сибирь с юга на север и с востока на запад. Пользуясь ими, ламуты и стали расселяться по необжитым местам Севера. Без таких дорог никуда бы наши предки не ушли. Так бы и крутились на месте, где есть дичь и корм для оленей. Часть тунгусов по горным тропам ушла от Ламы на восток. Их и сейчас называют ламутами. Другая часть – на север и запад. Знаешь, как появились на Сыму, Вахе, Тыму и Кети эвенки? – хитро улыбнулась бабушка.

  – Откуда же мне это знать? – покосился я на неё.

  – После зимних аргишей с реки Иньзя Енисея они ходили на пермскую пушную ярмарку.

  – Что?! – не поверил я своим ушам. – Так ведь это же минимум пара тысяч километров! Такое невозможно!

  – Просто так, напрямую через урманы – нет! Но по старинной кочевой дороге эвенки в Пермь на своих оленях ходили… Эта дорога начиналась с Чуньки, за рекой Иньзя шла Ваховскими борами, потом борами Салыма и так до Камня. Везде корм оленям, везде сплошные ягельники. Иногда, правда, если весна приходила ранняя, то вернуться не успевали и до тёплой воды приходилось жить с оленями либо на Вахе, либо на Сыму. Потом переправлялись на лодках, олени – вплавь.

  То, что поведала старая шаманка, в голове у меня никак не хотело укладываться. Я смотрел на неё и думал: «Сидит, плетёт, что попало и разыгрывает меня… Но, с другой стороны, зачем ей это? Похоже, всё таки говорит правду…»

  – Со временем эвенки с Катанги решили переселиться на Вах и Сым. Тем более, места уже были знакомые. Так и сделали…

  – Но на Сыму и Вахе жили остяки? – заметил я.

  – С нандри и дяндри началась война, – кивнула головой старушка.

  – С кетами и селькупами, – пояснила Лиля.

  – И что же?

  – Эвенки оказались сильнее… Но то произошло совсем недавно, Царские люди запретили воевать…

  Потом, подождав несколько минут, поев моих разносолов и попив чаю, шаманка сказала:

  – Твой друг, Геша, потерялся как раз на такой вот кочевой дороге. Только эта дорога проложена эндри на север. На берега Ледяной Ламы. Она также идёт сплошными беломошными борами и болотами… Начинается она где-то с берегов Ингары.

  – Так эвенки называют Чулым, – объяснила Лиля.

  – Но почему он пропал? Почему исчез Юрий Петрович, как будто растворился? – задал я мучающий меня вопрос.

  – Потому, что вошёл в место входа в наш мир духов. Он оказался на шаманском месте. Там, где когда-то общался с духами великий шаман эндри.

  – А почему он все таки вернулся? Духи его не приняли? – снова задал я вопрос.

  – Его вернул назад шаман, – спокойно ответила, попивая горячий чай, бабушка. – Вернул вблизи избушки. И ему надо было не бежать, куда попало сломя голову, а зайти в зимовьё, растопить печь и дожидаться вас.

  – А медведь? Почему на него налетел тот злобный амикан? Есть здесь какая-то связь? – посмотрел я на свою гостью.

  – Есть, конечно, – вздохнула она. – Будь у Юрия Петровича с головой всё в порядке, он был бы жив. Но твой друг не перенёс того, что увидел. Сказалось современное воспитание. И духи решили его убить.

  – Но ведь это же жестоко! Почему так?

  – Ты думаешь, для Юрия лучше было бы оказаться в сумасшедшем доме? Кто бы ему поверил в его россказни об увиденном? Не жестокость, однако, а наоборот… Если бы он дождался вас и вы бы его успокоили или, наконец, привезли бы его ко мне, всё было бы, наверное, хорошо. Но у твоего друга оказались слишком слабые нервы… И потом, у него был долг. И он его должен был отдать.

  – Что ещё за долг? – спросил я недоверчиво старушку.

  – Плохое отношение к амиканам. Стрелял их ради удовольствия… – закончила своё объяснение шаманка.

  – Постойте! С ваших слов получается, что шаман эндри жив?! Эти загадочные эндри где-то в тайге живут?

  – Основная их часть много веков назад откочевала далеко на юг. А потом, говорят, ушла на запад, – первый раз посмотрев на меня, улыбнулась шаманка. – Но многие семьи того народа остались. Они управляли племенами Сибири вплоть до прихода сюда из за Камня лючи, – поднялась из за стола сказительница.

  – Всё, нам пора, – сказала Лиля, помогая своей бабушке одеться. – Спасибо за чай!

  – Спасибо вам за повествование! – растерянно пробурчал я. – Я столько от вас узнал!

  – Запомни, – перед уходом посмотрела на меня шаманка, – по берегам рек, здесь на Кети, на Сыму, на Вахе, Оби и Енисее и дальше на восток, вплоть до Великой Ламы, стоят сотни брошенных городов. Городов ушедшего на юг великого народа. Не мы, эвенки, и не якуты хозяева этой земли. Все мы на ней гости. Только гости, которых когда-то пустили сюда пожить. Подлинные хозяева Сибири вы, лючи – прямые потомки великих эндри. Но вы об этом ничего не знаете!

  Когда эвенки ушли, я никак не мог поверить в то, что услышал. Сотни городов! Дороги! Прирученные лоси и мамонты! И до сих пор живущие среди лесов ведические жрецы! Сказка, да и только! Но что-то подсказывало, что я прикоснулся к истине. К тому бесценному знанию, которое почему-то тщательно скрывается от русского народа. То, о чём поведала старая шаманка, из моей головы никак не выходило. Властелины севера, легендарные русоволосые эндри? Люди, некогда приручившие лосей и мамонтов! Кто они? Припомнились однажды увиденные мною Ленские писанницы. На них были изображены погонщики, сидящие на громадных лосях, и бегущие за мамонтами охотники. Может, писанницы рассказывают о жизни эндри? По словам шаманки, о русских людях, некогда живших в Сибири? А может, и не русских, но всё равно, людей белой расы.

  «Интересно, – думал я, – сохранились древние кочевые дороги эндри в наши дни или нет? Вот бы побывать на одной из них и своими глазами убедиться, что всё, о чём я услышал, – правда. Но скорее всего, кочевые дороги давным давно заросли лесом. А если за ними кто-то ухаживает? Например, на севере селькупы и ненцы, южнее те же эвенки или кеты? Хотя вряд ли. Слишком много прошло времени. Древняя традиция, наверняка, прервалась. Но тогда почему шаманка определила, что Юрий Петрович потерялся как раз на одной из таких дорог? И потом, старушка рассказала об оставленных жителями сотнях северных городов. Что это за города? Где они? Я ни разу их не видел».

  И мне опять захотелось встретиться со старой эвенкийкой. В конце декабря, когда школьники из эвенкийского стойбища решили отправиться к родным на каникулы, я, как человек более или менее свободный, к радости директора школы согласился их проводить. Ребят было всего пятеро. И все они были хорошими лыжниками, поэтому проблем в дороге с ними не было. Переночевали в одной из пустующих охотничьих избушек и к вечеру следующего дня были на месте.

  На стойбище ребятишек ждали. Над чумами висел запах свежеиспечённого хлеба и жареного мяса. Когда я подошёл к чуму Николая то навстречу высыпали все его обитатели. Борис Леонтич протянул мне свою крепкую руку и, пожав мою, сказал:

  – Молодец, что пришёл, Геша! Теперь у нас будет настоящий праздник – все в сборе!

  «Все», как я понял, относилось и ко мне.

  – Он что и вправду? – повернулся я к улыбающемуся Николаю.

  – Конечно! – кивнул головой молодой эвенк. – Ты для нас как свой, хоть и лючи. Тебе женщины и костюм наш сшили, а мы с отцом лыжи настоящие кысовые склеили… А то ходишь на чём попало, – показал охотник на мои подшитые шкурой лошади подволоки.

  – Чем тебе не нравятся мои лыжи? – обнял я эвенка. – Такие же лёгкие, как и ваши, только камус не тот. Зато никто не придирается. У нас есть один в Центральном, ты его знаешь – Рычагов! Так он, за неимением камусов, собрал в посёлке бродячих котов, из их шкуры сделал себе лыжи лучше ваших – в любой мороз катятся!

  – Ха ха ха! – засмеялись над моим рассказом про Рычагова эвенки.

  – На лыжах у Рычагова коты! Ха ха ха!

  – Ну, ты нас и насмешил! – хлопнул меня по плечу Борис Леонтич. – Айда в чум, будем чай пить!

  Это означало – есть до упаду, потом, завернувшись в оленье одеяло, спать, а потом снова есть… Перспектива не весёлая. Но с дороги она вполне годилась. Я, улыбнувшись, кивнул. Через несколько минут, услышав, что я на стойбище, в чум вошла бабушка Нюра. Она молча сбросила с себя кырняжку и, посмотрев на огонь, сказала:

  – Пошто не снимаешь чирки? Ты же пришёл в семью, значит, надо одеваться по нашему: на ноги – лукду или чиколмы, на плечи – кырняжку. Вот твой нагрудник, – протянула она мне сшитую эвенками одежду. – Его Лиля для тебя ещё осенью вышила…

  Я взял в руки разложенные передо мной подарки и, растерявшись, не знал, что с ними делать.

  – Бери бери, не стесняйся, – подбадривал меня Борис Леонтич. – Зимой надо ходить по нашему, тогда не замёрзнешь. Что твоя фуфайка? Она не для леса…

  – По крайней мере, будем за тебя спокойны, – сказал Николаи серьёзно. – В нашем обмундировании, – применил он армейский термин, – можешь спать без костра прямо на снегу.

  – Спасибо, друзья! – посмотрел я на добродушно улыбающиеся лица эвенков. – Таких сердечных людей, как вы, я, право, ещё не встречал.

  - Это наш долг, вот и всё, – посерьёзнела баба Нюра. – А людей хороших на свете много, и ты их ещё встретишь.

  Через несколько минут я был уже в эвенкийской одежде. Обувь оказалась как раз! Олений кафтан под мышками немного давил, но большой беды не было. Он тоже вполне годился.

  – Завтра лыжи померяешь. Юксы подойдут, – осмотрел меня со всех сторон Борис Леонтич. – А сейчас все за стол! Надо обмыть обновку, – снял он с огня казан с кипящим чаем.

  Поздно ночью, когда все стали укладываться спать, бабушка Нюра засобиралась к себе.

  – Я тут недалеко, в двух километрах. Там у меня Лиля, наверное, девчонка совсем заждалась.

  – Давайте я вас провожу, – вызвался я. – Всё равно спать неохота.

  – Ну что же, пойдём, – согласилась шаманка. – Если отдыхать неохота, я тебе кое что расскажу, – посмотрела она на меня, улыбаясь, очевидно, читая мои мысли.

  Мы вышли на мороз и, надев лыжи, молча отправились в сторону бора. На чёрном бархатном зимнем небе горели звёзды. Стоял трескучий мороз. Где-то вокруг нас хоркали, разгребая снег, олени. А впереди чёрными колоннами вздымались к небу вековые сосны. Через полчаса мы подошли к чуму бабушки. В жилище нас встретила Лиля. Девочка сидела у горящего огня и что-то шила.

  – Посмотри, какого эвенка я привела! – показала на меня баба Нюша. – Давай ставь чай, у нас разговор будет, – обратилась она к девочке.

  – Он давно вскипел, – улыбнулась Лиля.

  – Тогда тащи оленью лопатку, соль и перец. Будем кормить Гешу национальным.

  Накинув на себя верхнюю одежду, Лиля вышла на улицу. Было слышно, как она открыла рядом стоящий лабаз.

  – У тебя накопились ко мне вопросы? – уселась, скрестив ноги на оленью шкуру, шаманка. Не стесняйся, что смогу, то тебе расскажу. Только сможешь ли ты меня понять?

  – Постараюсь, – ответил я.

  В этот момент в чум вошла Лиля. Она положила на низенький стол замороженную оленью лопатку. Насыпала в берестяную миску соль, смешала её с перцем и протянула мне узкий острый нож.

  – Бери, ешь не стесняйся, – кивнула головой бабушка.

  – Сколько же можно есть? – взмолился я. – Так ведь лопнуть недолго.

  Но для приличия я отрезал кусочек мороженого мяса, макнул его в соль с перцем и положил в рот. К строганине я был давно привычен, поэтому, хоть есть и не хотелось, кушал с аппетитом. Видя, как я расправляюсь с мясом, эвенки, одобрительно кивнув головами, отрезали и себе по кусочку.

  – У нас на севере, если не будешь кушать сырое, скоро помрёшь, – сказала бабушка.

  – А потом вкусно! – добавил я. – Разве можно сравнить с варёным или жареным?

  – Обычно оленину готовим приезжим. Мёртвое мясо есть мёртвое. Оно ничего не даёт. В животе что камень. Но вы, лючи, к нему более привычны.

  – Старая сибирская традиция забыта, – сказал я. – В сибирской русской кухне строганина тоже была. Потому русские сибиряки цингой никогда и не болели.

  – Если ты говоришь, значит так, – кивнула головой шаманка. – Но, давай перейдём к делу. Какие у тебя ко мне вопросы?

  – Вы в прошлый раз сказали, что на берегах наших рек стоят развалины родов мамонтового народа – эндри. Но я ни разу развалин этих не видал. Мне бы хоть раз взглянуть?

  – Значит, плохо смотрел, – кинула себе на плечи оленью кырняжку шаманка. – Глаза есть, но не видят. И потом, ты должен знать, что эндри из камня и кирпича ничего не строили. Всё у них было сделано из дерева и из земли. Дерево гниёт и горит. Так что со временем, на месте жилищ остаются одни земляные валы. И ещё ямы. На этих валах давно выросла тайга. Потому ты ничего и не заметил. А города были большие. По несколько километров в поперечнике! Местные остяки эндри называют квелями. Или берёзовыми людьми. Потому что у эндри священным деревом считалась берёза. Съезди на Кеть в Олипку к остякам, спроси места, где жили квели. Они тебе покажут. Когда-то на Кети стоял острог. В детстве я в нём была. От его стен почти ничего не осталось. Сгнили и упали. Но остяки моему отцу рассказали, что этот острог лючи построили на месте города квелей или эндри. Так вот, Кетский город лючи был намного меньше древнего, на котором стоял. Найди это место и сам убедись, – посмотрела на меня шаманка. – На Кети, слышала я от стариков, стояло пять больших городов эндри и ещё несколько поменьше. И на Орловке есть место, где жили эндри, недалеко от её устья. Весной ты можешь туда съездить. Там видны места, где стояли деревянные дома и валы крепости. В тех борах остяки находили железные кольчуги, потерянные топоры и даже стальные мечи. Правда, всё ржавое и негодное. Но ты должен знать, что остяки железо не плавили. Они до прихода сюда лючи всё делали из кости и камня. Железо знали только мы, тунгусы, но нас здесь тогда не было.

  – Ты ещё упомянула про какие-то храмы у эндри. Как они, эти капища, выглядят? – припомнил я.

  – С местами силы всё просто. Их проще увидеть, чем города, – начала объяснять шаманка. – Обычно это высокие насыпи, на них стояли, по рассказам остяков, стены, а вокруг хорошо видны три круговых вала. Дай ка, Лиля, мне кусочек бумаги или бересты, я ему нарисую, – позвала внучку бабушка.

  Девочка быстро выполнила просьбу сказительницы. И шаманка, положив тетрадный лист на столик, нарисовала на нём огрызком карандаша схему столицы Атлантиды! Ту, которую описал в своих диалогах Платон! Три концентрических земляных кольца, а в центре насыпь, где в древности стояло какое-то строение…

  «Получается, что столица легендарной Атлантиды являлась городом храмом, – пронеслось в голове. – Налицо одна и та же традиция».

  – А ты случайно не знаешь, каким богам молились эндри? – с надеждой в голосе спросил я шаманку.

  – Слышала от стариков, что у эндри в большом почёте было Солнце. И ещё Огды.

  – Кто это? Я о нём ничего не знаю.

  – Это наш повелитель неба. Который порождает всё живое и неживое, в том числе и звёзды. Когда-то эндри учили и предков эвенков обращаться к Солнцу и к высшим духам неба. Но со временем многое забылось, – вздохнула старая эвенка. – Мы живём в трёх мирах. Но знаем, что Огды ими повелевает, – добавила она.

  «Огды, Огды! Так ведь он является эвенкийским абсолютом! Высшей силой мироздания. И эндри его почитали… Что же получается? Ни что иное, как представление о единобожии! Такое же, как и у ариев? А Солнце – дающая свет и тепло звезда, всего лишь проявление высшего… Ну и открытие! От такого ум за разум зайти может! То, что рассказала старая шаманка о религиозных представлениях легендарного народа, доказывало, что они, эти самые эндри, или квели были точно такими же ариями, какие когда-то покорили Индию, Иран и всю Европу!»

  Я смотрел на старую шаманку и думал:

  «Ведь ты же меня разбудила, бабушка. В моей душе всерьёз возник интерес к прошлому. С одной стороны, это здорово! Но с другой, как мне теперь жить – никому и ничему не веря?! Особенно ортодоксам учёным историкам. Интересно, с какой целью они, все эти академики от исторической науки, придумывают мифы о том, чего не было? Наверняка здесь замешана политика и какие-то далеко идущие планы… Узнать бы какие? Доказать всему миру, что мы, русские, в Сибири всего лишь гости? Получается, что кому-то позарез нужна эта земля? – все эти мысли чередой пронеслись в моём сознании. – Уж не потому ли шаманка на первой нашей встрече обратила моё внимание на то, что мы, лючи, потомки древних эндри, но только не знаем об этом? Масштабно мыслишь, бабушка, масштабно! И что более всего интересно – современно!»

  – Ты сказала, что из потустороннего мира отпустил Юрия Петровича шаман. Он что с того света это сделал? – задал я новый вопрос шаманке.

  – Пошто с того света? – улыбнулась старая эвенка. – С этого.

  – Получается, что шаманы эндри где-то по урманам живут? – удивился я.

  – По лесам да болотам. Там скитаются старообрядцы. Всё от власти спасаются. Раньше от попов, сейчас – от коммунистов. Белые шаманы живут рядом с вами, лючи. В посёлках или даже в городах. И власти не знают об этом. Иногда они посещают старинные места силы. В особо важных случаях. Но такое бывает редко. В основном, во время общения с предками и посвящения молодёжи.

  – И эвенкам приходилось с ними встречаться? – меня от слов старушки бросило в пот!

  – Приходилось, – спокойно сказала баба Нюра. – Потому мой покойный муж и увёл стойбище из вершины Орловки к Турэ. Хотя нам не запрещено там бывать. Зимой за дикарями мы ходим в те места. Но предпочитаем жить здесь, – старая эвенка, посматривая на меня, замолчала.

  – Можно ещё вопрос? – спросил я.

  – Конечно, Геша, для того мы и собрались здесь, – кивнула головой бабушка.

  – Получается, что Юрий Петрович столкнулся с шаманом эндри?

  – Пошто столкнулся?! – из за моего непонимания с расстроенным видом повернулась в мою сторону шаманка. – Никакого шамана твой Юрий не видел. Это белый шаман его узрел в нижнем мире и помог ему из него выбраться.

  – А где тогда был шаман?!

  – Где где! – оборвала меня на полуслове бабушка. – Какая разница где? Может, он живёт в Белом Яру, а может, где ещё? Разницы нет!

  Насчёт шамана я почти ничего не понял. Но сделал вид, что до меня всё таки дошло, подсел к столу и принялся снова за строганину.

  – Можно чайку? – посмотрел я через несколько минут на Лилю.

  – О чём думаешь, лючи? – улыбнулась, глядя на меня, шаманка.

  – Да вот, захотелось чаю… – схватил я обеими руками протянутую мне кружку.

  – Не о чае ты думаешь, а мечтаешь, как бы встретить тебе шамана эндри, – прочла мои мысли бабушка.

  – Это, наверное, невозможно? – спросил я её.

  – В жизни всё возможно, Геша. Если ты не изменишь истине, то такой белый шаман сам тебя отыщет.

  – А что вы имеете в виду под словом «истина»?

  – Предания предков – в них есть ответы на все вопросы, – давая знак Лиле, чтобы девочка расстелила постели, тихо почти шёпотом проворчала шаманка. – Изучай предания у всех народов. Потом попробуй их сравнивать и тогда многое поймёшь.

  – Что? – задал я глупый вопрос.

  – То, что все они рассказывают об одном и том же. Это и есть истина. Учись её искать.

  – А вы можете мне что нибудь рассказать, если, конечно, можно? – спросил я старую сказительницу, зарываясь в оленье одеяло.

  – Конечно, могу. Только ты запиши, чтобы я не зря тебе говорила, иначе забудешь.

  – Лиля, ты найдёшь мне завтра тетрадку? – обратился я.

  – Найду, – отозвалась из своего угла девочка.

  Вскоре маленький костёр в центре чума почти погас, и зимняя стужа со всех сторон проникла в берестяное жилище. Но я знал, что эвенки ночью огонь не поддерживают. Такова традиция. Сушняк надо беречь, его в тайге не так много. Под оленьим одеялом было и тепло и Уютно. Забравшись под него с головой, я думал о разговоре.

  «Неужели старая шаманка рассказала о белых жрецах народа эндри правду? Неужели они ещё живы и хранят древнюю традицию ариев? Вопрос: зачем они её хранят? Для будущих поколений? Выходит, что на Земле не всё ладно и она, эта традиция, народам планеты нужна? – роились мысли. – И что же мне завтра поведает старая шаманка? Она сказала, чтобы я изучал древние народные предания? Как она права! Этим я теперь и займусь», – подумал я, засыпая.

  Когда я проснулся, то было уже совсем светло. Выбравшись из под одеяла, я увидел, что в чуме никого, кроме меня, нет. В жилище тлел костёр и рядом с огнём стоял вскипяченный чайник. Выйдя на улицу и умывшись снегом, я понял, что женщины пошли собирать по бору сушняк. Накинув на ноги лыжи и взяв топор, я отправился вслед за ними. Вскоре на небольшом болоте я обнаружил массу сухостоя и взялся его срубать и стаскивать в кучу.

  – Тебе помочь? – вдруг раздался знакомый окрик.

  Я обрадованно поднял голову и увидел идущего по моей лыжне улыбающегося Николая.

  – Мои тебя совсем потеряли – послали тебя искать. Ждут чай пить, – выпалил он скороговоркой.

  – Я у вас вчера наелся на три дня, – протянул я ему свою руку. – Вот, хочу бабушке помочь. Похоже, они с Лилей сейчас дрова возят на нартах.

  – Ты давай руби и вот сюда сушняк складывай, – показал Николай на кромку болота, – а я скоро вернусь.

  И развернувшись на месте, эвенк бегом умчался назад к стойбищу. Через час он появился на оленьей упряжи.

  – Я тебя ещё на оленях не катал? – посмотрел он на меня с гордым видом. – Сейчас буду катать.

  Мы нагрузили сушняк на нарты и, взяв оленей под уздцы, повели их к чуму Колиной бабушки. В жилище нас уже ждали, за убранным столом сидела старая шаманка и Лиля.

  – Что же делать? – развёл руками Николай. – Сначала чай здесь, потом поедем к нам! Ты ведь ещё наши лыжи не обкатал. Нехорошо!

  Эвенк разгрузил сушняк, привязал оленей и подсел к столу. Через несколько минут, поблагодарив хозяйку, все трое: Лиля, Николай и я помчались на оленях к стойбищу.

  – Вечером я тебя жду, – сказала мне на прощание бабушка. – И захвати бумагу…

  Целых три ночи с вечера до четырёх утра я записывал то, что мне пела старая эвенка. Не зная эвенкийского языка, я был вынужден записывать сымский эпос по русски. Переводчицей мне служила внучка бабушки Лиля. То, что я узнал, поражало. Основные события, о чём пела бабушка, происходили на Сыму, Кети, Тыме, в верховьях Ваха и на Тазу. Оба этих огромных региона, как я понял из эпоса, связывала древняя кочевая дорога народа эндри. И враги эвенков самодийцы, юраки и сами эвенки двигались по ней с юга на север и с севера на юг. В эпосе рассказывалось о похищении женщин, о борьбе шаманов и богатырей… Слушая это предание, мне захотелось самому побывать в тех местах. Увидеть воочию этот легендарный кочевой путь с Ингары Чулыма к ледяному ламе.

  «Может, для того мне и спела свой эпос старая шаманка, чтобы у меня возникло такое желание?»

  Так это или нет, я тогда не понял.

  Я вернулся в посёлок вместе с учениками на своих лыжах и в своей одежде. Всё, что подарили мне друзья эвенки, я оставил у них на стойбище.

  – Когда буду у вас в гостях или пойду в вершину реки, оденусь по эвенкийски, – заверил я их. – В жилухе же национальная одежда мне ни к чему. Лесорубы меня не поймут. Чего доброго решат, что я вас ограбил. В феврале я снова появлюсь на стойбище, так что скоро увидимся, – махнул я на прощание рукой оленеводам.

  К моей радости, в Центральном меня ждал сюрприз: руководство промхоза посылало меня в Томск, в командировку.

  «Слава богу! – думал я. – Наконец-то увижусь с друзьями. Почти два года прошло как расстались. И о трагедии с Суровым рассказать надо. Иначе придумают такое, от чего в век не отмыться, хоть и не виноват вовсе. До меня стали доходить слухи, что наш участковый Клешнёв намекнул Гуте, жене Юрия Петровича, что я виноват в смерти её мужа?! Только вот он, инспектор, пока доказать это не может. И хотя прокурор района Виктор Алексеевич Девятов подобные сплетни в районе пресёк и предупредил участкового Клешнёва, чтобы тот их не распускал, в городе недоброжелатели во главе с женой Сурова болтали всякое. Но особенно мне хотелось увидеть замечательного парня – своего единственного и самого надёжного друга Н.Л. Ему я хотел рассказать все свои приключения и что произошло с Суровым. Попытаться его уговорить отправиться со мной в конце зимы на шаманское место, где потерялся наш общий друг. И оттуда пересечь по Древней кочевой дороге, если, конечно, нам удастся её найти, водораздельное болото. Потом войти в вершину Тыма и, перейдя его, попасть в Ваховские беломошные сосняки на границе с Северными Увалами. Н.Л. был тем человеком, которому можно было рассказать всё как есть без утайки. Он интуитивно чувствовал истину и свои мысли насчёт неё всегда высказывал.

  – Ну что же – вперёд, только вперёд! – поднялся со своего кресла, выслушав мой подробный отчёт о пережитом и услышанном, H.Л. – Историкам не надо, ну и бог с ними! По крайней мере, мы знать будем. А потом посмотрим, может, что в нашей науке со временем и изменится? Мы вот что с тобой сделаем, – продолжил он. – Я съезжу в облохотуправление, хорошо, что со всеми чиновниками я знаком, и возьму разрешение о проведении на твоём участке учёта соболя. Тогда твои промхозовские хапуги тебя обязательно со мной отпустят.

  – Если бы? – усомнился я. – Они могут кем нибудь меня заменить. Например, старшим охотоведом промхоза Локосовым. Его у нас в районе «Ловкочёвым» кличат. Мужик он ушлый, не дай бог, если так получится!

  – Да…а! Ты меня озадачил! – почесал затылок Н.Л. – Что же делать?

  – Может, ты, как работник научной организации, которая взялась за проведение в районе учёта нужных зверей, сможешь настоять, чтобы с тобой отправился не кто нибудь, а именно я? – посмотрел я на него с надеждой. – Настаивать я, конечно, могу, но что это даст? – Знаешь что? – пришла мне в голову идея. – Давай так: если тебя зацепят с Ловкочёвым или с кем-то другим, я сразу же напишу заявление на расчёт. Всё равно мне в промхозе не работать. Как ты сейчас сказал – с хапугами! Один наш заготовитель чего стоит! Против него и директор, и старший охотовед – мелюзга! Похоже, он их всех кормит, потому и вертит ими как хочет!

  – Тогда в чём дело?! Проблем нет! Давай, назначай срок, когда выступаем, – потирая ладонями, улыбнулся Н.Л. – Я почти готов. Кое что по работе улажу и всё! Да, ты лыжи-то мне какие нибудь найдёшь, настоящие таёжные?

  – Думаю, да, – засмеялся я. – Или у староверов, или возьмёшь мои. На стойбище у меня новые, национальные эвенкийские!

  – А до стойбища я что, по пояс в снегу пешком?

  – Да найду я тебе лыжи, не переживай, – сделал я серьёзную физиономию, видя чудачество Н.Л.

  – Тогда решено, жди меня в начале февраля.

  – Но мне, кажется, что нас двое и твой эвенк – всё таки маловато? – озабоченно посмотрел на меня мой друг. – Хорошо бы ещё кого привлечь? Мало ли что в тайге может быть, да ещё зимой?

  – У меня есть хороший знакомый учитель физкультуры из нашей поселковой школы. Думаю, Сергея уговаривать не придётся. С его директором у меня отношения отличные. Он умный и всё поймёт.

  – Ну, тогда другое дело! – развёл руками H.Л. – Оказывается, ты уже всё обдумал и дело только за мной?

  Как я и предполагал, промхозовское начальство, заподозрив что-то неладное, вместо меня предложило H.Л. в помощники по учёту пушных зверей на Орловском участке, старшего охотоведа Локосова. И мне ничего не осталось, как написать заявление об уходе с работы. Освободившись, таким образом, от опеки коллег из района, я по быстрому собрал две ручные нарты, закупил на дорогу все необходимые продукты и стал поджидать приезда своего друга. С третьим участником нашей тайной экспедиции вопрос решился в один день. Директор поселковой школы порядочный и умный человек, понимающий многие вещи без слов, выслушав мою просьбу, дал добро.

  – Что же, я сам буду вести физподготовку, забирай парня, если надо! – коротко заключил он.

  – Молодец Люткевич! – вышел я из его кабинета. – Умница! Не любопытный… Надо, значит, надо. Все бы директора такие были!

  Когда приехал Н.Л., у нас с Сергеем Старковым, так звали молодого учителя физкультуры, всё уже было готово. Оставалось последнее, постараться незаметно исчезнуть из посёлка. Почему мне хотелось сделать это тайно, я и сам не знал, но интуиция подсказывала, что так надо. Иначе может случиться непоправимое. Мой дом, где я тогда жил, стоял на краю заболоченного бора. И, подумав, мы решили, что лучше всего нам уйти через него не на Орловку, а на её приток – на Чурбигу. Уйти по старой моей лыжне, чтобы новых следов лыж на снегу вокруг посёлка не было. По пойме Чурбиги, где невозможно проехать снегоходом, добраться до Яр Маракана – гигантского бора междуречья. И по нему выйти на озеро Турэ к стойбищу. Этот план был хорош тем, что по нашим следам экспедицию на технике было не догнать. А пешком на лыжах промхозовские начальники ходить не любили. И вот в ночь на 12 февраля 1975 года, надев лыжи и впрягшись в нарты, мы двинулись по моей старой лыжне в неведомое. С экипировкой у нас было всё в порядке. На всех троих красовались Добротные стёганые куртки, на ногах с длинными суконными голяшками кожаные чирки. В нартах лежало сменное бельё, одеяла и продукты. Все трое шли на настоящих камусных лыжах: и Н.Л., и Сергею я взял лыжи у местных старообрядцев. До самого утра мы двигались молча, каждый думал о своём. Спать не хотелось. Тусклого света неполной Луны нам вполне хватало. Когда лыжня кончилась и путь лёг по целику, мы стали по очереди меняться. Обычно тот, кто шёл без нарты, торил дорогу, когда начинал уставать, его заменял тот, кто только что тянул нарту. Такая смена нагрузки позволила за ночь пройти больше тридцати километров. Когда рассвело, мы решили сделать, наконец, привал. Выйдя на кромку болота, натаскали побольше сушняка, разожгли из него костёр и, утоптав снег, устроили первый свой подходный лагерь. Пока я кормил двух наших лаек, ребята вскипятили чай и накрыли на стол.

  – Наверняка, в посёлке ещё не знают, что мы ушли! – оттаивая у огня булку хлеба, предположил Сергей.

  – Завтра уже догадаются, – сказал я. – Есть люди, которым всё интересно…

  – Пусть догадываются, догадываться не вредно, – открывая банку со сгущёнкой, засмеялся Н.Л. – Пускай попробуют проехать за нами на «буранах» по такой чащобе! Это же не бор, где сосна от сосны на десять метров!

  – А зачем они, собственно, могут за нами увязаться? – поинтересовался Старков. – Мы им что, мешаем?

  – Как зачем? – удивился Н.Л. – Чтобы нас всех вернуть. Хоть промхоз и арендатор, но чувствует себя на госугодьях хозяином. Раз я не взял на проведение учётов их, как его там? Ловкачёва, значит, уже не порядок! Мы все, как они считают, на их угодьях вне закона…

  – Так что, нас могут втихаря и кокнуть? – покосился на Н.Л. Серёжа.

  – Всё может быть, – задумчиво попивая чай, ответил командированный госохотуправлением. – Если испугаются, что наша работа нацелена для того, чтобы изъять Орловский участок из аренды. Фактически, если лишить промхоз возможности добывать здесь пушнину, то администрация его может пойти и на крайние меры. Насколько нам известно, – кивнул Н.Л. в мою сторону, – именно с этого участка и утекает пушнина в Москву. Если прервётся аренда, то пострадает не столько промхоз, сколько карман местного заготовителя. Так что нас всех вполне могут и заготовить, – закрыл глаза от удовольствия, попивая чай, Н.Л.

  – Ничего себе! – вытаращил на него глаза Стариков. – Вы этого вначале мне ничего не говорили?

  – Если испугался, то можешь идти назад по лыжне, не заблудишься, – посмотрел я на него.

  – Ничего я не испугался, мне даже интересно! В переплётах я ещё не был… – сконфузился Серёжа.

  – Вот и побываешь, – философски заметил H.Л.

  – Не падай духом – обойдётся! Главное добраться незаметно до эвенков. На стойбище Ловкачёвы не сунутся. Один раз Борис Леонтич этого Локосова прямо в промхозе чуть не зарезал. Охотовед хотел старика оленей лишить. Загнать его со стадом туда, где нет для них ягельника, – как мог успокоил я Сергея. – К эвенкам они не приедут.

  – Может, вздремнём чуток? – предложил Н.Л.

  – Думаю, что можем отдыхать до завтрашнего утра, – продолжил я мысль своего друга. – Завтра утром чуть свет в дорогу.

  И день и половина ночи прошли в разговорах. О тех, кому мы мешаем, больше не вспоминали. Я рассказал ребятам о предстоящем маршруте по пойме Чурбиги и о переходе через гигантский сосновый бор междуречья. Сказал, что в это время в борах появляются северные олени, что проблем с питанием у нас не будет.

  – Хочется тебе верить, – сказал перед сном Н.Л. – Иначе, кого нибудь с голодухи зажуём.

  – Начнём с собак, – отозвался я из своего спальника.

  – А кем закончим? – спросил Серёжа.

  – Тобой! Кем же ещё, – хихикнул Н.Л. – Ты у нас самый молодой и сочный.

  Утром следующего дня экспедиция двинулась по пойме Чурбиги. Нас вскоре обступил вековой ельник, пробивать лыжню в котором было очень трудно. И лыжи, и нарты то и дело цеплялись за прутняк. Приходилось из за этого часто останавливаться, а иногда и прорубать топорами дорогу. В этих дебрях мы потеряли два дня. А прошли всего ничего – каких то, по моим подсчётам, 25–30 километров!

  – Ещё десяток километров, и мы перейдём речку и войдём в Яр Маракан, – подбадривал я своих спутников, сидя у очередного костра. – Завтра будем в бору.

  – Хорошо бы, – отозвался Серёжа. – Честно говоря, мне эти ели и пихты надоели до тошноты. Смотреть на них не хочется!

  – А ты смотри больше под ноги, – посоветовал учителю Н.Л. – Меньше будешь падать и спотыкаться.

  – Постараюсь, – вздохнул последний, засыпая.

  По всему было видно, что Сергей с непривычки стал уставать.

  – Ничего, скоро втянется, – показал глазами на спальник Старкова Н.Л. – Ты скажи мне правду, скоро мы вылезем из этих дебрей? – спросил он меня прямо.

  – Зачем мне врать? – пожал я плечами. – Можно перейти реку, и через три километра бор! Но мы тогда окажемся на озере Минка. На нём сейчас работают подсочники. Нас увидят. Начнутся разговоры: куда да зачем? Есть ли у вас согревательное и т. д. Тебе это надо?

  – Нет, конечно, – вздохнул H.Л.

  – Тогда придётся немного потерпеть.

  – Что же будем терпеть, раз надо, – накрылся он своим одеялом. – Только давай дадим Сергею немного отдохнуть. С нартами справимся сами.

  – Если он захочет, – положил я пару брёвен в горящую надью. – Самый трудный участок мы прошли, завтра будет полегче.

  И действительно, на завтра к обеду мы вышли на тропу, ведущую на озеро Турэ.

  – Всё! – показал я на неё. – Сворачиваем и идём в междуречье. Скоро дорога наша станет идеальной! В бору снег твёрдый, и собаки от лыжни немного отдохнут. А то от неё никуда – сразу по уши!

  Через час, перейдя речку, мы углубились в вековой бор.

  – Вот он, знаменитый Яр Маракан! Почему-то эти места так зовут остяки и эвенки, – показал я на уходящие в небо вековые сосны.

  – А что означает Яр Маракан? – спросил Сергей.

  – Честно говоря, не знаю, – улыбнулся я. – Придём, надо будет спросить.

  Через несколько минут из под ног идущего впереди H.Л. выпорхнул, поднимая снежную пыль, огромный глухарь. За ним с визгом бросилась со своей подругой Стрелка.

  – Ну и напугал же он меня! – уселся на лыжи мой друг. – Я думал, граната взорвалась!

  – В тайге надо обязательно иметь запасные штаны! – раздался сзади назидательный голос Сергея. – Я захватил с собой ажно две пары.

  – Думаю, ты мне должен выделить из своего арсенала… – осматривая себя, поднялся на ноги H.Л.

  Глядя на чудачество друзей, я расхохотался.

  – Всё нормально! Раз настроение хорошее – значит, коллектив сложился.

  Осталось принять в группу Колю Лихачёва. Но за эвенка я не беспокоился. Что что, а вести себя Николай умеет. И выдержка у него отменная. Через несколько минут, увязая в снегу, на лыжню возвратились собаки.

  – Ну что, Стрелочка, это тебе не осень, так что советую за глухарями не гоняться. Лучше иди по лыжне сзади. Когда станет наст, тогда и набегаешься.

  Собака, как будто понимая меня, улеглась на лыжню и стала интенсивно выгрызать набившийся между пальцами снег.

  Пройдя по бору с десяток километров, мы навалили сушняка и разбили лагерь.

  – Отсюда до стойбища два дня ходьбы, не больше. Так что скоро придём! – подбадривал я своих друзей.

  – Хоть десять! – улыбнулся Старков. – По бору идти одно удовольствие.

  – Не скажи! – засмеялся я. – Нам везёт, что нет оленьих покопов, иначе придётся снимать лыжи и идти пешком. Сплошные ямы! Всё это, Серёжа, у нас впереди.

  – Не хотелось бы! – проворчал тот.

  – Ничего, нет худа без добра, – заметил Н.Л. – Хоть браконьерить мы и не имеем права, но в экстренных случаях, чтобы не стать людоедами, – он многозначительно посмотрел на Сергея, – нам надо попробовать добыть мясо. Во первых, чтобы не стать нахлебниками у эвенков и, во вторых, быть с мясом самим. Иначе голодовки нам и вправду не миновать. В бору глухарей полно, но я не вижу их на нашем столе, – теперь это уже относилось ко мне.

  – Ладно, так и быть, – взглянул я на своего друга, доставая из своей нарты «Тоз 8». – Глухарь у нас в рационе скоро появится.

  – Вон оно что? – опешил Серёжа. – А я и не знал!

  – Ты много чего не знаешь, – улыбнулся Н.Л. – Винтовку для тебя взяли. Чтобы когда нас окружат медведи, тебе было чем застрелиться.

  – Это зачем? – не понял юмора учитель.

  – Чтобы им не сдаться, – надзирательным тоном сказал Н.Л.

  – Но ведь медведи ещё спят, – сел на своего «конька» Серёжа.

  – Ты что, шуток не понимаешь?! – схватился за живот Н.Л.

  Видя такой вот цирковой номер, я засмеялся тоже.

  «Это не к добру, – думал я, вытирая слёзы. – Слишком много в последнее время хохочем. Но кто знает, может, как говорит Н.Л., всё и обойдётся…

  Назавтра рано утром вторым выстрелом из винтовки я сбил здоровенного петуха глухаря.

  – Кто говорил, что мы помрём с голоду? – бросил я его у догорающего костра. – Нам его хватит дня на два, а то и больше. И собаки ещё поедят.

  – А кто будет готовить? – высунул нос из под своего одеяла H.Л. – Я сразу говорю, что не буду, потому что я ответственное лицо, так сказать государственное…

  – Я его сготовлю! – согласился Серёжа.

  – Да я пошутил, – засмеялся Н.Л., вставая. – Давай вместе по быстрому. Плотно позавтракаем и пойдём.

  Как я и предполагал, к концу второго дня пути мы увидели покопы домашних оленей, а через час ходьбы почти в темноте подошли к эвенкийскому стойбищу. Услышав наше приближение, залаяли привязанные рядом с чумами собаки, и навстречу нам вышли настороженные люди. Приближение со стороны Чурбиги из бора трёх вооружённых мужчин их озадачило. Но, узнав в неожиданных гостях меня, все сразу повеселели.

  – Добро пожаловать, Геша! – вышел навстречу нам старший из Лихачёвых. – Ты, как я вижу, человек слова, делаешь, как говоришь. Это хорошо! – протянул Борис Леонтич мне свою руку. – А как звать твоих друзей? Если они твои друзья, значит, друзья и наши. Давайте ка, сбрасывайте лыжи и все ко мне в чум.

  – А где Николай? – поискал я своего друга глазами.

  – Он ушёл с Пашей Тугундиным дикарей скрадывать. Скоро должны вернуться.

  Скоро означало либо завтра, либо через день. Услышав, что Николай на охоте, я немного расстроился. В наши планы это не входило. Я отвязал от нарт своих собак, нашёл им место рядом с жилищем отца Николая и, сбросив лыжи, вошёл в чум. У огня, озираясь во все стороны, сидели Старков и Н.Л. Они впервые видели эвенков и в первый раз оказались в чуме. Понятно, что им всё, начиная с запахов и кончая нехитрой окружающей их утварью, казалось экзотическим и странным. Предыдущим днём нам повезло с охотой и на нарте у нас лежало четыре глухаря. Поэтому, взглянув на растерянное лицо Старкова, я спросил:

  – Ты, я думаю, не забыл пару птиц отдать нашим хозяевам?

  – Мы им вручили трёх, – повернул в мою сторону голову Н.Л. – От каждого из нас по глухарю.

  – Просто горжусь вами! – улыбнулся я. – И не жадные, и весёлые.

  – И не обжоры, – добавил Н.Л.

  Вскоре в чум вошла мать Николая с бумажным мешком, наполненным покупными сушками.

  – Это у нас ещё с осени, бережём для гостей, – сказала она, насыпая сахар в берестяной туес. – Сейчас Борис придёт с олениной, и я вам что нибудь приготовлю.

  – Да мы ещё и не проголодались, недавно обедали, – сказал я.

  – Уже вечер, надо кушать, иначе спать будет холодно, – высыпала на столик из своего мешка Колина мама бублики. – Скоро чай закипит, согреетесь, а там и ужин поспеет.

  – Зачем глухарей нам отдали? Мы всегда с мясом живём, – зашёл в чум Борис Леонтич с двумя увесистыми кусками оленины. – Этот, хозяйка, готовь, – протянул он своей жене кусок побольше. А из этого мы с Гешей строганину сделаем. То, что ты ешь строганину, я знаю, а твои друзья её едят? – посмотрел хозяин на притихших членов экспедиции.

  – Я не пробовал, – посмотрел на лежащее на столе мороженое мясо Н.Л.

  – И я тоже, – отозвался Старков.

  – Но вы не беспокойтесь, есть мы будем не хуже вашего, – улыбнулся Колиному отцу Н.Л. – Георгий так нам расхваливал мороженную оленину, что при виде её у меня побежали слюнки.

  – Вот и хорошо, – засмеялся хозяин, насыпая перец в плошку с солью. – Давайте, доставайте свои ножи и поближе к столу!

  Не успел я нарезать несколько тонких длинных стружек мороженого деликатеса, как в чум вошла бабушка Нюра.

  – Она мне ещё утром сказала, что ты придёшь с друзьями, – показал на свою тёщу Борис Леонтич.

  – Здравствуйте, тётя Нюра! Вот мы и опять увиделись! – подошёл я к ней.

  – Здравствуй, здравствуй, Гера! – посмотрела она на меня строго и как-то по матерински. – Зачем решил снова увидеть Якынр? Вижу, не дают тебе покоя мои рассказы, – уселась бабушка Нюра на шкуру рядом с нами. – А как твои друзья? Дай ка я на них погляжу.

  После её слов в чуме наступила тишина. Все смотрели на шаманку и ждали, что она скажет.

  – Ничего, парни хорошие! – улыбнулась она через минуту. – Вот этот очень много знает, – показала она на Н.Л. – У него мысли из головы как тетерева из под снега, вроде бы все разные, но глядишь ты – собираются в единую стаю. А этого парня – одного не оставляйте. Не напоритесь на чулукана, плохо ему может стать. А так он надёжный и сильный.

  – А кто такой чулукан? – спросил Серёжа.

  – Лучше тебе его не встречать. Он тебя сразу в лесу запутает, даже по своему следу не выберешься.

  – Это что такой дух? – спросил шаманку Н.Л.

  – Не дух это, а лесной человек. Большой такой! Старообрядцы его чулуком кличат.

  – Наш сибирский йети, – пояснил я.

  – Тогда понятно! – кивнул головой Н.Л., пробуя первый кусочек строганины. – Оказывается, и у нас в Томской области такие встречаются. А я думал, что только на Урале…

  – Но как же они зимой-то живут? Морозы-то какие! – спросил Серёжа бабушку.

  – Старики сказывают, что чулуканы знают дороги в мир духов, поэтому морозы им и бескормица не страшны. Но лучше бы вам с чулуканом не встречаться.

  – А мы сами наподобие Юрия Петровича в мир духов не угодим? – спросил я.

  – На то место, где он потерялся, не ходите. Да и я за вами смотреть буду, – сказала старушка, подливая себе чаю. – Так что не бойтесь…

  – У меня к вам вопрос, – посмотрел я на неё. – Что по эвенкийски означает слово Яр Маракан? Тот бор, через который мы сюда пришли?

  – Ничего это слово на нашем языке не означает. Жаль, что ты, лючи, меня об этом спрашиваешь, – покачала головой старая сказительница.

  – Почему жаль? – не понял я.

  – Потому, что ты должен знать сам значение этого слова. Тебе лень подумать, Геша, проще у меня спросить.

  Я видел, что старушка почему-то расстроилась, но не понимал почему.

  – Постой, Гера! – поднял руку Н.Л. – Если бабушка, – показал мой друг на шаманку, – считает, что ты должен сам знать значение слова Яр Маракан, значит, этот термин из нашего языка, только окончание у него эвенкийское. Если так, то давай подумаем, что же оно значит?

  – Подумайте, подумайте, а я чай пока попью, – начала успокаиваться старая эвенка.

  – «Яр» походит на название Солнца древними славянами. Они весеннее светило называли Ярилой, – начал я копаться в своей памяти.

  – Но Ярью называли ещё и жизненную силу! – добавил Н.Л. – А Маракан чем-то походит на слово мор?

  – Постой, всё понятно! – чуть не закричал я. – «Кан» – окончание эвенкийское, а само слово русское – Мара! Это же имя богини смерти! Ничего себе, ну и название у бора! Дословный смысл таков.

  – Сила Мары, или бор смерти, – дополнил меня H.Л.

  – Да, бор, где живёт смерть. Но это на языке эндри, – посмотрела на нас шаманка своими выцветшими глазами. – Здесь в наших краях много что называется на языке эндри. Та же Орловка или река Лисица, речка Росомаха или Окунёвка.

  – Но ведь это же чисто русские названия! – встрепенулся Старков.

  – Но тогда, откуда они здесь взялись в крае, где до сих пор русские почти не живут? – вступил в нашу дискуссию Борис Леонтич.

  – Какая-то загадка, – сказал Н.Л.

  – Никакой загадки нет, – взяла слово старая шаманка. – Эндри, или, по остяцки берёзовые люди квели, разговаривали, как и вы, лючи. Поэтому название боров, рек, озёр, на востоке – гор произносится на одном и том же языке.

  С этими словами старая женщина поднялась на ноги и, накинув на плечи кырняжку, ушла в чум к своей другой дочери.

  – Она многое знает, – качнул в её сторону головой Борис Леонтич. – Вся её жизнь – сплошной аргиш. Родилась на Чуньке, вышла замуж на Катанге. Много лет жила на Сыму и вот сейчас кочует на Кети.

  Слова шаманки в сознании Сергея и Н.Л. оставили, как я понял, серьёзный след. Ребята сидели, задумавшись, и рассматривали языки пламени костра, как будто в первый раз их видели.

  – Что-то я вижу вам вдруг взгрустнулось, – прервал я воцарившееся молчание.

  – Тут взгрустнётся, – отозвался Н.Л. – Бабушке бы у нас в университете лекции читать, а она с духами общается.

  – Духи будут, пожалуй, поважнее вашего университета! – раздался с оленьей лежанки голос хозяина чума. – Они подчиняются только особым людям. Скажите, вашим профессорам духи повинуются?

  – Пожалуй, нет, – подымаясь на ноги, вздохнул Н.Л.

  Но в этот момент в чум, держа полукруглый чугунный казан в руках, вошла жена Бориса Леонтича.

  – Всё, сварилось! – сказала она, ставя казан на землю. – Готовила мясо оленя на костре, так оно вкуснее будет. Доставайте и ешьте. Мы поблагодарили хлебосольную женщину и её мужа, но ещё раз садиться за стол нам не хотелось. Было уже поздно, и нас устраивал не столько предстоявший второй ужин, сколько сон.

  Коля Лихачёв появился на стойбище в обед следующего дня. Увидев нас, молодой эвенк обрадовался.

  – Четырёх дикарей добыли! – вместо приветствия высказался он, протягивая руку.

  – Мяса теперь много, своих оленей можно и не резать. Паша остался с мясом, а я пришёл за упряжкой.

  – Но может, кто нибудь другой за мясом вместо тебя скатается? – спросил я его после приветствия. – Ты нам нужен. У нас маршрут снова на Якынр, а там через водораздел и на Тым.

  – Так, наоборот, хорошо! Дикарей мы складывали за гарью, где избушка. Чем снег лыжами месить, на оленях туда и уедем. Только возьмём не одну упряжку, а две, чтобы всем вместиться, – засмеялся охотник. – Я там с вами и останусь, а нарты к Турэ приведут Паша с Витькой.

  – Что же, это нам вполне подходит, – обрадовались ребята.

  – В жизни на оленьих упряжках не катался! – сказал Н.Л.

  – Видишь, это твой тёзка, – показал я эвенку на своего друга. – Ты, Николай Лихачёв, значит кратко – Н.Л. и он тоже Н.Л. Так что прошу вас любить друг друга!

  – Да я вроде серчать на людей просто так, от скуки, ещё не научился, – сконфузился эвенк.

  – И я тоже! – засмеялся Н.Л.

  – Значит, всё будет нормально! – посмотрел на нас Старков. – Так, когда же мы выступаем? Если честно, я в чуме все бока себе отлежал!

  – Завтра утром, – подумав, сказал Николай. – Надо немного отдохнуть, поймать упряжных оленей, а потом собраться. Я же ещё не собран. А ты почему не переоделся в нашенское? – посмотрел он на меня.

  – Да вот тебя дожидался, говорят, где-то у тебя мои вещи.

  – Не у меня, а у бабушки. Пока я займусь своими делами, сходи к ней и забери своё. Нам с тобой за водоразделом придётся побывать на мёртвом городе. Бабушка просила тебе его показать. Там стоят ещё и огромные курганы… Поэтому ночевать придётся на снегу не раз и не два. Может и без костра. Потому что за озёрами чистые болота, растёт там только мох, сушняка не сыскать, – скороговоркой сказал охотник.

  – Слушаюсь и повинуюсь! – засмеялся я, надевая лыжи. – Всё, поскакал к твоей бабушке.

  – А нам что делать? – спросил с растерянным видом Серёжа.

  – Отлёживать в чуме бока и учиться есть строганину, – махнул я своим друзьям рукой.

  Когда я подошёл к жилищу старой шаманки, её в чуме не оказалось. Старушка чем-то занималась в стоящем в 30 метрах от её дома лабазе. Не останавливаясь, я сразу направился к хозяйке дома.

  – На ка, возьми, – протянула старая эвенка череп медведя.

  Я взял в руки череп и, не понимая, посмотрел на спустившуюся с лабаза бабушку.

  – Пойдём, – наклонилась она, надевая свои маленькие лыжи.

  Мне ничего не оставалось, как молча последовать за эвенкой. Когда мы подошли к её чуму, старушка, показывая на череп медведя, сказала: – Вынь правый клык, Геша, и дай его мне.

  Ударами обратной стороны ножа я расшатал клык и, вынув его, подал шаманке.

  – Всё, ты мне больше не нужен, – сказала она сурово. – Забирай свою одежду. – Она в чуме, в мешке и ступай на стойбище. Я должна остаться одна…

  Ничего не спрашивая, я взял свои вещи и, не попрощавшись, по эвенкийски, отправился назад. Через несколько минут, к радости своих друзей, я был уже на стойбище.

  – Ничего себе носишься! – покосился в мою сторону Старков. – Вроде никуда и не уходил!

  – Ну ка, давай, приоденься, – откинулся на подушки H.Л. – Хочу посмотреть, похож ты на эвенка или нет?

  По просьбе друзей я сбросил с себя своё походное, потом по очереди надел эвенкийский нагрудник, натазники, на ноги с оленьими носками камусные чиколмы, а сверху кырняжку. Венчал мой экзотический наряд, расшитый бисером и оленьей шерстью, капор.

  – Ну и как? – спросил я своих друзей.

  – Борода мешает, – поморщился H.Л.

  – И нос немного большеват, – добавил Старков. – А так, похож.

  – На кого? – посмотрел я на ребят.

  – На русского матёрого мужика, которому вздумалось натянуть на себя эвенкийское одеяние, – ухмыльнулся H.Л.

  – Надо же, ещё и с красным крашеным волосяным хвостом! – показал на низ кырняжки Серёжа.

  – Знаешь что? Тебе надо в Томск ночью под мост. Как оттуда вылезешь в таком вот убранстве, тебе не только деньги – трусы в сорокоградусный мороз отдадут! – продолжал надо мною подтрунивать H.Л.

  – Неужели у меня такой дикий вид? – растерялся я.

  – Да мы смеёмся, всё нормально. Только, что ты станешь делать, когда начнутся оттепели?

  – В марте температуры будут уже не те? – спросил H.Л.

  – В нарту брошу своё, тепло станет – переоденусь, – сказал я.

  Облачённый во всё национальное, я вышел из чума на мороз и лицом к лицу столкнулся с идущим к нам Борисом Леонтичем. На то, что я переодет, старейшина не обратил никакого внимания.

  «Как будто так и должно быть», – невольно подумал я.

  – Николай пошёл ловить оленей, а мне наказал, чтобы я отсыпал вам в дорогу муки. Будете в горячем песке печь колобки.

  – Как это? – удивился я.

  – Увидишь! – хитро прищурился эвенок. – Колька умеет, – подал он мне мешок с мукой. – Дорога у вас, как говорит бабушка Нюра, будет длинная. Печёные колобки тоже могут пригодится.

  Я поблагодарил отца Николая за заботу, и тут мне пришло в голову спросить его, что означает на эвенкийском языке слово «Турэ». Почему такое название у рядом лежащего озера? Выслушав мой вопрос, пожилой эвенк задумался.

  – Надо бы спросить бабушку, – начал он, но потом, что-то вспомнив, сказал:

  – Я вспомнил, это имя древнего богатыря. В честь него и назвали озеро.

  – Богатыря селькупского?

  – С чего ты взял, что остяцкого? Нет, конечно! Но и не нашего.

  – Тогда какого?

  – Бабушка же тебе рассказывала, скорее всего, богатыря народа эндри. Здесь ведь давным давно эндри жили – железные богатыри.

  – А почему железные? – задал я новый вопрос.

  – Потому что железо на себя надевали. Их ни пальмой, ни стрелой нельзя было взять.

  «Вот так новость? – подумал я. – Имя богатыря! Получается, что его быком, туром звали! Имя то вполне русское! Русских вроде бы в этих местах в древности никогда и не было. А топонимы и многие гидронимы наши, славянские!

  – Пойдёмте, вместе посидим за столом, – пригласил я хозяина в его же чум. – А то дом свой нам отдали, а сами переселились.

  – Чтобы гостей не стеснять – таков обычай, – улыбнулся Борис Леонтич, принимая моё приглашение.

  Поздно вечером на оленьей упряжке у чума остановился Николай.

  – Всё! Завтра в дорогу! – с порога весело заявил он. – А сейчас спать, встаём рано…

  Мы по быстрому разложили постели и уж было собрались в них залечь, как в чум вошла старая шаманка. Николай, видя такое дело, подкинул в огонь сушняк и взялся за приготовление чая.

  – Не надо, – остановила его жестом бабушка. – Я скоро уйду. Я пришла к Геше. – На, возьми, – протянула она мне что то.

  Я машинально вытянул руку, и на мою ладонь упал надетый на толстую капроновую нитку медвежий клык.

  – Надень и носи! – посмотрела она мне в глаза. – Снимешь в посёлке или в городе. А в лесу клык носи… В нём сила того аминака, которого ты убил осенью. Есть в нём, – показала она на странное ожерелье, – и моя сила. Если бы не ты, погиб бы тогда и мой внук, аминак тот был не простой… Не шатун, а на людей охотился. Помогли с ним справиться твои предки, поэтому сила зверя тебе должна принадлежать по праву.

  И ребята, и молодой эвенк, и я – все смотрели на старую шаманку и не знали, как себя вести и что ей сказать? Слишком необычным был ее поздний визит.

  «Она подарила мне оберег, но зачем? Выходит, бабушка знает то, о чём мы и не догадываемся», – невольно возникло в сознании.

  Я взглянул на Николая, эвенк выглядел предельно серьёзным и озабоченным.

  – Не знаю, как вас за это и благодарить, – надевая на себя клык медведя, обратился я к шаманке.

  – Благодарить будешь потом, когда узнаешь его силу, – перебила меня бабушка.

  И, повернувшись к своему внуку, сказала:

  – Ты как проводник смотри за парнями. За второй речкой, пока не доберётесь до вершины, друг от друга далеко не расходитесь. За водоразделом, другое дело.

  Выслушав её наставление, Николай молча кивнул.

  – Коля мне сказал, что покажет место древнего города, – обратился я к шаманке с вопросом. – Разве можно зимой что-то разглядеть?

  – Увидишь! Там валы такие, что их и из под снега видно. Город стоит рядом с кочевой дорогой на берегу речки Чудовой, недалеко от её впадения в Тым. Его найти просто.

  – А курганы? Неужели и вправду в тайге стоят курганы? – снова я задал вопрос.

  – Большие такие холмы, поросшие лесом, – прищурила свои выцветшие глаза старушка. – Они рядами стоят прямо на болоте. Мимо них пойдёте – увидите.

  – Вот чудеса, так чудеса! Раньше я считал, что курганы возводили только в степи. Наверное, когда их насыпали, вместо тайги и болот здесь простирались степи, – подумав, сказал H.Л. – На моховом болоте курган не построишь…

  – Лет 30 назад тымские старообрядцы один такой курган раскапывали, – сказала, выслушав нашу дискуссию, бабушка.

  – И что же они в нём нашли? – не удержался я.

  – А ничего. Внутри насыпной горы оказался сруб. Сруб из толстых брёвен, даже топоры не брали – камень камнем! Так и бросили свою затею.

  – Если внутри был найден сруб, значит, земляные горы рукотворные! – заключил Н.Л. – Это уже серьёзно. Вот так дела! А где же наши знаменитые историки?

  – Они боятся и развалин городов, и тем более курганов, – сказал я. – Если, как ты говоришь, земляные пирамиды были насыпаны тогда, когда здесь на севере тайги ещё не было, то это пахнет минимум семью, а то и десятью тысячами лет! Представь, какой скандал может получиться в науке, если кто-то это докажет!

  – Грандиозный! – кивнул головой Н.Л. – Тогда надо будет переписывать всю мировую историю…

  – Скорее бы всё это увидеть! – загорелся я.

  – Скоро увидите, только берегите себя, – направилась к выходу из чума бабушка.

  – Ты когда нибудь предполагал такое услышать об этой земле? – спросил я Н.Л.

  – Нет, конечно! Мне и в голову не приходило, что здесь была какая-то цивилизация.

  – Да ещё и славян.

  – Скорее всего, предков славян, – поправил он меня. – А может быть, прапрадедов индоиранцев, германцев и кельтов…

  – Если взять во внимание то, о чём мне рассказала Колина бабушка, что легендарные эндри пришли с севера, с какой-то загадочной погибшей земли, то получается, что они являются предками всей белой расы?!

  – Чем просто так болтать, вы бы лучше колыбельную нам с Николаем спели, – раздался из под оленьего одеяла голос Старкова.

  – Да, да! – поддержал Сергея эвенк. – Я люблю колыбельные. Особенно на эвенкийском.

  – Может, тебе на китайском спеть? – запустил я в Николая подушкой.

  – Ты пошто так на меня осерчал? – спросил тот, хохоча и зарываясь поглубже в одеяло…

  Чуть свет на двух оленьих упряжках мы понеслись на север в вершину реки. Ехали той же дорогой, какой осенью я пересекал бор в поисках пропавших. Олени бежали резво, так что собаки еле за ними поспевали. Наши вещи и продукты были переложены в оленьи нарты, наши же таёжные походные сани катились на привязи сзади. Палатку Паши, охотника, с которым Николай Лихачёв добывал диких северных оленей, мы увидели издали. Кажется, хозяин был на месте, так как из жестяной трубы, что торчала из её крыши, шёл лёгкий дымок.

  – Эй, Паша, хватит спать! – крикнул по русски Николай. – Встречай гостей!

  – Я сейчас, – раздалось из за брезентового клапана.

  И из палатки на четвереньках выполз Паша.

  – Э э э, да ты я вижу, напился?! – наклонился над ним Лихачёв. – Где же ты взял пойло? Со мной не пьёшь, но как только я в отъезде, ты сразу рога в землю! Давайте посмотрим, где у него водка? – обратился к нам проводник, привязывая оленей.

  Я соскочил с нарты и заглянул в палатку. Рядом с примитивной, сделанной из куска железа печью на сосновом лапнике лежало оленье одеяло, а рядом с ним стоял открытый термос. Я взял его в руки и, понюхав содержимое, протянул Николаю.

  – Литровый термос, а в нём чистый спирт. Разводит в кружке и пьёт, – показал я на стоящую на печке наполненную снегом кружку.

  – Придётся подождать, пока придёт в себя, – выливая на землю спирт, с горечью в голосе сказал охотник. – Такого с собой брать нельзя. Витька Ивичин на обратном пути с ним не совладает.

  – Ну что же, давай подождём, – развёл я руками. – Только в палатке всем будет тесно.

  – Я у костра переночую, – вздохнул Николай. – Виноват перед вами, не посмотрел, что у Пашки в термосе.

  – Ладно, не переживай, – положил на плечо эвенка свою руку Н.Л., – всякое бывает.

  – Плохо то, что олени долго будут голодные, их ведь сейчас не отпустишь.

  – А если их покормить хлебом? – спросил Сергей. – У нас его мешок и ещё мука, что твой отец нам выделил. Они его есть будут?

  – Ещё как будут! Хлеб все едят, – отозвался H.Л.

  – Пожалуй, пойдёт, – согласился эвенк. – Хлебом, значит хлебом! От трёх булок от нас не убудет. Тем более, есть мука. Только сначала их надо оттаять.

  – Но это дело поправимое, – усмехнулся Старков, доставая из мешка буханки. – Сейчас печь натопим, жара в палатке будет!

  – А с этим что делать? – показал я на стоящего в экзотической позе Пашу.

  – Уложим в палатку и пусть спит. Когда выспится, придёт в себя, тогда и поговорим… – взглянул на своего напарника Николай. – Скоро совсем сопьётся, хоть в посёлок не отпускай вовсе. Уйдёт туда, как человек, на оленях, в одежде, а возвращается из Центрального в майке, трусах и пешком по снегу. Оленей, лыжи и одежду свою – всё за пойло отдаст! Беда с ним! – сокрушался Николай.

  Из за Паши нам пришлось на целый день задержаться. Такая остановка не входила в наши планы. Но что было делать? Все понимали, что другого выхода нет. Только назавтра утром наш аргиш снова двинулся к намеченной цели. На соседней нарте нахохленный, с головной болью восседал Паша Тугундин. С ним никто не разговаривал, и он тоже молчал. Добравшись до места гибели Юрия Петровича, мы отпустили обе оленьи упряжки и, встав на лыжи, пошли пешком. Хоть наш путь и шёл по ровному месту, но перегруженные нарты разогнаться не давали. Поэтому мы пришли к избушке, где я осенью встретил Николая, только назавтра вечером. Уже в темноте мы откопали от снега дверь и разожгли в печке огонь.

  – Ну вот, первый этап нашего пути пройден, – сказал я членам команды. – Здесь, в избушке, оставим часть продуктов, так что завтра идти будет веселее.

  – Через два дня мы снова выйдем к избушке. Это на речке Язёвой, – продолжил за меня эвенк. – И там тоже оставим часть продуктов. Через водораздел пойдем налегке. А за ним совсем глухие места. В том краю и лося много, и оленей табуны, и птица есть, так что голодать не придётся…

  – Это хорошо, что не придётся, – многозначительно посмотрел на Николая Н.Л. – Иначе начнём тянуть жребий.

  – Зачем? – поинтересовался Николай.

  – Как зачем? Неужели ты не понял? Впрочем, глядя на тебя, обойдёмся и без жребия. Ты как самый жирный из нас…

  – Да я самый худенький! Это у меня лицо кажется жирным! – понял шутку эвенк.

  – Ха, ха, ха! – засмеялся, глядя на эту сцену, Сергей. – Два дня назад он меня намеревался зажарить, – показал он на H.Л., – а теперь на тебя переключился.

  Согревшись, мы быстро поели, накормили собак и легли на лежанки. Хоть все и устали, а спать не хотелось.

  – Вот что, – сказал H.Л. – Надо бы заняться учётами. Я же в командировке. Поэтому думаю, что завтра идти нам никуда не придётся. Мы пойдём с Георгием закладывать площадки, а вы, – посмотрел он на Николая и Серёжу, – будете домовничать.

  – Я согласен, – зевнул Старков.

  – А я нет, – со своего места проговорил эвенк. – Я лучше пойду за глухарями. Свежее мясо нам не помешает.

  – Делайте, как хотите… – проворчал я, закрывая глаза.

  Меня разбудил неистовый лай собак. Я вскочил со своего места, нащупал в темноте свой «зауэр» и бросился к двери. Не успел я её открыть, как лайки, чуть не сбив меня с ног, бросились куда-то в темноту ночи!

  – Что ещё за напасть? – со своего места спросил H.Л.

  – Убей, не знаю! – прошептал я. – Собаки как сумасшедшие куда-то убежали. Повезло им, что снег в бору твёрдый…

  В это время далеко раздался собачий лай, потом опять всё стихло.

  – Коля, – позвал я эвенка, – ты можешь что нибудь объяснить?

  – Не знаю, – раздалось в темноте.

  – Помнишь, осенью у нас с тобой точно так же собаки убежали от костра?!

  – Может, им что нибудь приснилось? – предположил Серёжа.

  – А потом, они что, свой сон облаивали? – спросил H.Л.

  – Так ты можешь мне ответить, что происходит? – снова я обратился к эвенку.

  – Думаю, что нами заинтересовался Хозяин…

  – Опять твой Хозяин! Кто это такой?

  – Ты бы спросил лучше мою бабушку. Пошто не спрашивал, а сейчас ко мне пристаёшь? – раздался из темноты голос охотника.

  глись на свои места. – Вот те на! – посмотрел я на них, зажигая спичку. – Что же произошло? – Ладно, утром разберёмся, – философски заметил Н.Л. – Что касается меня, то я хочу досмотреть прерванный сон.

  Все снова улеглись на свои места, но мне спать уже не хотелось.

  «То же самое! – думал я. – Тогда осенью ни с того ни с сего собаки вскочили, с лаем куда-то убежали, а через полчаса вернулись и так же снова спокойно улеглись… Как будто им что-то приснилось. Но если бы это был всего лишь сон, они бы далеко в лесу на кого-то не лаяли? Как узнать? Пойти завтра по их следу? Но вдруг я своим поступком спугну Николая? Эвенк что-то знает, но молчит. Узнать бы, что? Может, со временем он нам всё таки объяснит? Что ж, придётся пока ждать, – заключил я. – По другому-то никак. Спросить бы собак – кого они, интересно, видели? Но собачьего языка я, к сожалению, не знаю.

  Утром после завтрака мы с Н.Л. отправились на закладку учётных площадок, а молодой эвенк, захватив мою «Тоз 8», ушёл на другую сторону Орловки в поисках диких оленей или птицы. Короткий февральский день уже подходил к концу, когда мы с Н.Л., закончив свои дела, вышли на лыжню, ведущую к нашему зимовью.

  – Наверняка Николай парочку глухарей припёр, – мечтательно пробасил Н.Л. – Сейчас они с Сергеем жарят их на вертеле… Нас дожидаются.

  – Хорошо бы, – поддержал я его. – Обеда-то у нас не было.

  Когда мы подошли к избушке, то никакого костра рядом с ней не увидели, не заметили мы и из трубы дыма…

  «Неужели, что-то произошло? – тревожно сжалось сердце. – Опять беда и снова в этом краю?!»

  Я сбросил лыжи и бегом заскочил в избушку. То, что я увидел, меня одновременно и успокоило и перепугало: с лежанки, забравшись под два одеяла, на меня выглядывал Серёжа. Он был бледный, и в глазах стоял такой ужас, что у меня подкосились ноги. Я мешком упал на подвернувшуюся скамейку и, глядя в его перепуганные глаза, спросил:

  – Скажи, что произошло? Неужели начался Армагеддон? И скоро всё человечество погибнет? – показал я на стоящий у окна «альпинист».

  – А Николай где? – озираясь по сторонам, ввалился в избушку Н.Л.

  – Коля ещё не пришёл, а мне очень страшно! Я чуть от страху не умер, – пролепетал из под одеяла знакомый голос.

  – Вот те раз! Как это, от страха? – не понял я. – Кого ты боишься?

  – Сам не знаю! – с дрожью в голосе сказал Старков. – Вскоре после вашего ухода на меня навалился страх. Думал, вот вот от него сердце остановится.

  – Он, наверное, спятил, – показал на шевелящиеся одеяла с выглядывающим из под них глазами Сергея Н.Л.

  – Вроде бы нет, – засомневался я. – Говорит-то разумно.

  – Ладно, сиди, не вылезай, – обратился к одеялам Н.Л. – Сейчас печь растоплю, тогда и выберешься.

  – И всё подробно нам расскажешь, – добавил я от себя.

  – Мне и рассказывать-то вам нечего, – начал Старков, опуская с лежанки ноги. – Вы ушли, и всё началось.

  – Что началось?! – чуть не закричал я. – Ты толком-то можешь объяснить?

  – Пришёл страх и всё.

  Было видно, что с Сергеем всё в порядке. «Крыша» у него не поехала, он нормальный. Но откуда на него свалился этот панический ужас?

  – Ты крепкий парень, – сказал, обращаясь к Старкову, Н.Л. – Молодец, что никуда из избушки не убежал. Иначе бы замёрз.

  Очевидно, Н.Л. вперёд меня понял, какая беда грозила нашему другу.

  – Давай, садись, грейся, – показал я Старкову на разгоревшуюся печку. Будем считать, что ты с того света вернулся.

  – А что же с нашим Николаем? – посмотрел на меня Н.Л. – Неужели и с ним-то же самое? Тогда эвенку конец. Бабушка же нам наказывала, чтобы мы в этих местах, вплоть до водораздельного болота, были вместе. А мы что, её послушали?

  Упрёк Н.Л. не относился ко мне, но я всё равно почувствовал себя виноватым.

  «Вместе, значит, вместе! И учётные площадки можно было закладывать всем табором… А я что? Фактически, людей разделил! Что теперь нам осталось? Надеяться, что с Николаем ничего не случится».

  Хоть интуиция мне и подсказывала, что беда миновала и эвенк скоро появится, но на душе было тревожно. Наконец, услышав скрип приближающихся лыж, залаяли наши собаки.

  – Слава Богу! Гора с плеч! – выскочил я из избушки. – Живой, здоровый!

  – А что со мной могло произойти? – бросив на снег четырёх тетеревов, спросил эвенк.

  – Наверное, ты в чести у своего Хозяина? – спросил стоящий за моей спиной H.Л. Неужели Хозяин вам как-то навредил? – посмотрел на наш загадочный вид охотник.

  – Да тут без тебя и без нас Серёга от страха чуть Богу душу не отдал, – сказал, я изучая выражение лица эвенка.

  От моих слов у Николая в глазах промелькнула тень тревоги. Он молча снял лыжи и, войдя в избушку, внимательно посмотрел на Сергея.

  – Зря мы тебя оставили. Бабушка говорила, чтобы все держались вместе.

  – Так ведь это ты вздумал отправиться на охоту, не я, – напомнил я ему.

  – Наверное, я виноват, – согласился эвенк. – Больше не повторится. Буду тебя слушать.

  – И повиноваться! – проворчал H.Л.

  – Ладно, – опустил голову проводник. – На той стороне наткнулся на стадо дикарей. Сотни три, не меньше. Часа четыре за ними шёл, но не догнал, – начал рассказывать о своих приключениях эвенк. – Олени перешли Орловку, и теперь они прямо на нашем пути. Хорошо бы одного для себя добыть.

  – Мы сюда обжираться пришли? – спросил его Н.Л. – Если так, как ты говоришь дело пойдёт, мы все станем жирными, как ты. Вот с такими пузами, – показал Н.Л. объём живота руками.

  – У меня что, такой мамонище? – возмутился эвенк.

  – Даже больше, если ты намереваешься сожрать целого оленя, – не моргнув, посмотрел на него Н.Л. – У нас продуктов девать некуда, а тебе всё мало?!

  – Неплохо бы мясо оставить на Язёвой. Когда возвращаться с водораздела будем, настанет весна, в тайге в такое время голодно… – не сдался охотник.

  – Ладно, делай как знаешь, – не стал спорить с Николаем Н.Л. – Вижу, боишься, что с голодухи займёмся людоедством?!

  – Да не боюсь я, просто думаю о весне, – уселся за стол эвенк.

  На следующее утро мы снова двинулись на север. Эвенк шёл впереди, торя дорогу, а мы, по очереди сменяя друг друга, тянули нарты.

  На этот раз везти сани было полегче. Часть поклажи мы оставили в избушке, да и снег не был таким рыхлым, как за гарью. Шли без особых приключений. Останавливались редко, мало говорили. Каждый погрузился в свои мысли. Первая ночь у костра посреди бора прошла без эксцессов. И в душе у меня возникла надежда, что Хозяин от нас отстал, и больше мы с ним не пересечёмся. Но как показало будущее, я крупно ошибся… Мы подошли к Язёвой только к концу третьего дня. Помешали встретившиеся на нашем пути покопы северных оленей. По ним идти с нартами было практически невозможно. Пришлось искать обходные пути по мелкачу ближе к реке, на что ушла уйма времени.

  Маленькая избушка на Язёвой могла вместить только двоих, поэтому было решено Лихачёва Колю положить с худосочным Сергеем, а мне улечься на полу. Быстро натопив ветхое помещение, мы наскоро поели, попили чаю и, обсудив планы назавтра, улеглись на ночной отдых. Сунув под себя какой-то старый мешок, я улёгся в своей кырняжке на пол, а голову в капоре положил на порог жилища. Замёрзнуть я не боялся, в такой одежде можно было спать прямо на улице. Но не успели мы задремать, как из под лежанок с громким лаем выскочили наши собаки. Обе лайки, пробежав по мне, открыли лапами дверь и с визгом и лаем устремились под яр на реку. Минут через десять где-то ниже по Орловке еле слышно раздался их лай.

  – Ну, что будем делать? – прозвучал в темноте голос Н.Л.

  Я зажёг спичку и увидел своего друга сидящим на лежанке, в руках с оружием.

  – Что будем делать? – опять повторил он свой вопрос, глядя пристально на Лихачёва. – Ты можешь объяснить, что происходит?

  Очевидно, тон и настойчивость спрашивающего на эвенка подействовали.

  – Или те, или эти! – проронил он крылатую фразу.

  – Кто такие те или эти? – поднялся я на ноги. – Можешь ты нам сказать или нет?

  Мы зажгли свечу и все трое обступили эвенка. Несчастный охотник как затравленный зверёк съёжился на своей постели. Его глаза смотрели на наши лица, и в них было столько мольбы и ужаса, что и я, и Сергей невольно от него отступили. Не сдавался только Н.Л. Он демонстративно достал из кармана коробок спичек, поднёс его к огню и подсчитал.

  – Семьдесят штук, Коля. Сейчас спустим с тебя штаны, достанем твоё хозяйство, а я буду поджигать спички, – для наглядности он зажёг одну из них, – и подносить к тебе… Интересно, сколько ты вытерпишь? Думаю, на двадцатой заговоришь. Если не на двадцатой, то на семидесятой точно расколешься! Иначе останешься без шутильника.

  От слов H.Л. узкие глаза эвенка округлились и полезли на лоб. Видя такую картину, несмотря на серьёзность положения, я схватился за живот.

  – Он шутит, Коля, шутит! – успокоил я эвенка. – Не думай, что он всерьёз. Но поверь, мы должны знать, что происходит!

  – Я не могу вам сказать, иначе потеряюсь в лесу и умру – такое поверье, – чуть не плача прошептал Лихачёв.

  – Всё ясно! – обнял его Н.Л. – Прости! Ты я вижу, совсем не понимаешь шуток. Больше я так шутить не буду.

  Но в этот момент как ни в чём не бывало в избушку вернулись наши собаки.

  – Ну что же, заходите – милости прошу, – показал я им на их место под лежанкой.

  – Могли бы они рассказать, мы бы не гадали, – заметил Старков.

  – Думаю, что сегодняшний концерт окончен, теперь можно спокойно спать, – сказал я, укладываясь на своё место. – Утро вечера мудренее.

  Когда все улеглись и огонь в избушке погас, я спросил Николая:

  – Сколько нам ещё до Якынр, Коля?

  – Километров двадцать, не больше, – нехотя ответил тот.

  – Я вспомнил, что в озере живут какие-то зверюги, что-то вроде ящеров. Неужели и вправду оно не замерзает?

  – Не замерзает, потому туда и уходят на зиму выдры, – сказал эвенк. – Скоро сам увидишь.

  Я встал ещё затемно, чтобы за мною не увязались собаки, подпёр в избушке дверь и, захватив ружьё, пошёл на лыжах по еле заметному в предутреннем мареве собачьему следу. Вот лайки спустились на лёд речки. Я шёл тихо крадучись, часто останавливаясь и прислушиваясь. Здесь собаки почему-то припустили галопом!

  «Куда это они?» – промелькнуло в голове.

  Я прошёл поворот, потом второй. Уже совсем рассвело, когда я стал огибать поворот третий. Стараясь скользить по снегу неслышно, я вышел на небольшой плёс. И то, что увидел на противоположной его стороне, меня потрясло, напугало и привело в ярость.

  – Так вот ты каков, так называемый «Хозяин»?

  Меня метров с пятидесяти спокойно рассматривало огромное лохматое существо. Оно было около двух с половиной – трёх метров росту, одетое в тёмно бурую густую шерсть, чуть сутулое и по виду очень мощное.

  – Вот и встретились! – сказал я ему. – Ну что же попробуй меня напугать! Что, не могёшь? – вскинул я свой «зауэр», но спустить курок почему-то не смог.

  Гнев куда-то сам по себе исчез. Я смотрел на разглядывающее меня чудовище, и мне захотелось ему сказать: «Пойдём, напою тебя чаем, накормлю. Ты кору краснотала грызёшь, у нас там вкуснее…»

  Но сказал совсем другое.

  – Оставь нас в покое, мы тебе не враги, чулукан. У меня своя дорога, у тебя своя.

  Зверюга, слушая мои слова, перестала двигаться, некоторое время он стоял, наклонив голову, а потом, повернувшись, спокойно пошёл по заснеженному кочкарнику в ельник. Если бы я захотел, то легко мог бы уложить его выстрелом в спину. Но чудовище было уверено, что этого не произойдёт.

  «Значит, ты ещё и телепат, – послал я ему свою мысль вдогонку. – А вообще, я рад знакомству! Удачи тебе!»

  По следам я увидел, что наши собаки подходили к пасущемуся сибирскому йети метров на десять. Сначала, видимо, облаивали его, а потом, поняв, что он им не враг, а скорее знакомый из леса, успокоились. Я нашёл место, где чулук объел целую заросль краснотала.

  «Надо же, ест всё подряд, даже кору, – подумал я. – А может, он и не ел, а от чего нибудь этой корой лечился? В этих краях с мясом у такого, наверняка, проблем нет… С его телепатическими способностями можно, наверное, всё. Сергея чуть на тот свет не отправил! Но почему на меня не подействовала его магия? Я ведь не испугался. Может, сработал бабушкин оберег? Скорее всего, так оно и есть. Поэтому чулукан и стоял такой растерянный. И выслушав мои претензии, счёл нужным уступить мне дорогу. Ну и шаманка! Ну и бабушка! Вот это уровень!» – восхищался я про себя, возвращаясь в избушку.

  Когда я подошёл к домику, никто уже не спал, дверь была настежь открыта, и в избушке горела «буржуйка».

  – Ну что, видел кого нибудь? – задал мне вопрос Н.Л. – Кто их, – показал он на привязанных собак, – каждую ночь выманивает?

  – Николай прав, – качнул я головой в сторону побледневшего эвенка. – Хозяин леса! Здесь владения очень сильного духа. Очевидно, он собакам снится.

  – И они на него потом в лес бегают полаять, да? – покачал, глядя на меня, головой Н.Л., дескать, с тобой всё ясно – тоже решил поиграть в тайну.

  Но что мне было делать? Рассказать всё как есть? Наверняка сделают вид, что поверили, но между собой перемигнутся, мол, парень спятил…

  – Вообще-то я духу сказал, чтобы он нас больше не беспокоил, – добавил я.

  – И он тебе пообещал, да? – съехидничал Н.Л.

  – В общем то, пообещал.

  – Слышали, сорока прострекотала – наверное, это голос духа… Голос сороки белобоки. Давай к столу и пойдём закладывать новые площадки, – улыбнулся своей весёлой улыбкой Н.Л.

  Когда вечером мы остались наедине с Колей, я ему сказал:

  – Видел я твоего Хозяина, даже поговорил с ним. Правда, за Серёгу и за бессонные ночи чуть его картечью не полосанул. Но потом раздумал. Не захотел стать Геростратом.

  – А этот Герострат что, чулукана застрелил? – вытаращив на меня глаза, спросил эвенк.

  – Да нет. Он чулуканов не убивал. Просто сделал одно паскудное дело. Я чулуку прямо сказал, чтобы к нам больше не лез.

  – И он тебя стоял и слушал?! – волосы у эвенка встали дыбом.

  – Стоял и спокойно слушал. А куда ему деться, если мы встретились?

  – Но ведь он легко мог тебя убить!

  – Это я его мог навылет! – не понял я эвенка.

  – Тебя спас от смерти бабушкин оберег! Чулуканы, если захотят, могут мыслью остановить наше сердце, сделать человека дураком.

  – Наверное, он не захотел? – предположил я.

  – Не смог! – твёрдо сказал эвенк. – Не справился ни с тобой, ни с бабушкой!

  – Ни с духом амикана, – напомнил я.

  – Дух амикана тут ни при чём. Ни один медведь не может противостоять чулукану. Противиться его воле может только сильный шаман, очень сильный! Моя бабушка шаманит, но она слабая шаманка. Дедушка был сильнее её, но и он боялся чулуканов.

  – Так выходит, я у тебя шаман?

  – Нет, ты не шаман, но в тебе что-то такое, чего боятся даже шаманы. Например, моя бабушка тебя уважает, но и боится.

  – Это почему? Неужели я такой жуткий? – к горлу подступила обида.

  – Ты не жуткий, но тот, кто стоит за тобой, сильнее самых сильных духов. Так сказала моя бабушка. И дело не столько в обереге, Гера, сколько в тебе.

  С этими словами эвенк дал понять, что разговор окончен. Полночи я лежал и думал над услышанным. В метре от меня мирно дремали наши собаки. Никто их больше не беспокоил. И я знал, что теперь так и будет. Чулук меня отлично понял и уверен, что мы, посетившие его лес люди, ему не враги. С этими мыслями под утро я кое как уснул.

  К озеру Якынр мы вышли через день. Николай ошибся, до него было не двадцать километров, а все сорок, потому что идти из за оленьих покопов нам пришлось не по борам, а по пойме вдоль Орловки. Мы обошли стороной место силы и двинулись на север. По словам эвенка, там, где потерялся Юрий Петрович, видны на земле какие-то концентрические круги. Высотой они сантиметров двадцать пять – тридцать. И заметны они в основном благодаря ягельнику: на кругах олений мох почти отсутствует.

  – Тогда, – сказал Николай, – осенью из за снега мы ничего не увидели. Сейчас тем более не увидим. На место силы надо идти весной или летом.

  – Мне что-то не очень хочется, – припомнил я исчезновение Сурова. – И мы хорошо сделали, что стороной обошли тот бор.

  – Нам ещё долго? – спросил Старков эвенка.

  – Подходим к кочевой дороге. Ещё немного, и мы будем на ней.

  – А как ты узнаешь, что пришли туда, куда надо? – посмотрел на него H.Л.

  – По затёсам, – просто сказал проводник. – Они там особенные. Скоро сами увидите.

  И, действительно, примерно через час Николай показал на старую сосну, с вырезанной на её коре стрелкой. У стрелки было два конца, один указывал на юг, другой – на север.

  – Туда – путь на Ингару, по теперешнему на Чулым, – показал охотник. – А сюда, прямо на полюс! Для интереса проверьте по компасу.

  H.Л. достал из кармана свой старинный дореволюционный компас и, сверив с ним направление стрелки, пробасил:

  – Дороги я не вижу, но стрела на самом деле показывает направление юг север. Ну что, разворачиваемся?

  – Мы уже повернули, – сказал я.

  – Справа от нас озеро, впереди водораздел. Ночевать будем на северной стороне Якынр, там есть сушняк. А дальше придётся туго. Дров на болоте почти не будет, – добавил Николай.

  – Что же тогда делать? Мороз-то по ночам за тридцать, – погрустнел Серёжа.

  – От ветра сделаем снежный заслон, тогда и маленького костерка вполне хватит, – успокоил его эвенк. – На небольшой огонь дров всё равно наберём.

  Через несколько минут в просветы между вековыми соснами мы увидели озеро. Гигантская покрытая льдом и снегом гладь!

  – Ну и где твои проталины? – спросил я проводника.

  – Когда пойдём по его берегу, ты их увидишь, – невозмутимо сказал охотник.

  Через полчаса мы на самом деле оказались на берегу озера. Идти стало совсем легко. Уплотнённый ветрами снег легко мог держать человека. Наши собаки с радостью убежали далеко вперёд, и через несколько минут на озере раздался их еле слышный лай.

  – Однако выдру держат, – прислушался Лихачёв. – Больше некого.

  – Выдру! – отозвался H.Л. – Ёе же спасать придётся, иначе заедят! Вот не было печали – так черти накачали!

  – Зачем спасать? Из неё же шапка, какая! А если лыжи подшить? – не понял эвенк.

  – Шапки у нас, Коля, у всех есть, да и с лыжами в порядке, а сырая шкура, хоть и не много, но весит. Пусть себе живёт, если, конечно, от собак сумеет отбиться, – схватил я поводки лаек.

  Когда я прибежал на место драки, то увидел крупную выдру, которая, забравшись на наклонённое над водой дерево, с отчаянием обречённого отбивалась от наседавших на неё со всех сторон лаек. Зверя спасало только то, что собаки никак не могли её достать. Не позволяла высота дерева, куда она забралась. Не будь этой старой ветлы, зверьку бы давно пришёл конец. Кое как поймав собак и посадив их на привязь, я повернулся к выдре. Та сидела на своём месте и с интересом наблюдала за моими действиями.

  – Ну вот ты и спасена, можешь идти своей дорогой, – потащил я за собой упирающихся собак.

  «Интересно, куда же она шла, эта выдра?» – возник в голове естественный вопрос.

  И я взглянул на озеро. В двухстах метрах от берега виднелась огромная чёрная полынья. В метрах ста от первой – вторая!

  – Так вот куда ты спешила! – ещё раз посмотрел я на сидящую на ветле выдру. – Выходит, что эвенки правы. Озеро дышит! Оно всё в огромных полыньях. Живут в нём ящеры или нет, не важно. Удивительно то, что в лютые морозы его гладь не замерзает!

  Сделав для себя такое открытие, я направился догонять ребят.

  Как и говорил наш проводник, первую ночь на древней кочевой дороге мы провели на северной оконечности озера. Здесь было много сушняка, и надья у нас получилась как полагается.

  Но второй ночлег на чистом, плоском, без единого деревца бескрайнем болоте сулил быть мучительным.

  – Надо наломать мелкой сухой сосны, хоть редко, но она есть, – распорядился Николай, останавливаясь. – Здесь всегда ветра, даже в мороз, поэтому давайте готовить серьёзный бивак. Если ночью начнёт дуть, нам несдобровать.

  Ребята, бросив нарты, занялись поисками мелкого болотного хвороста, а мы с Николаем, достав из мешка ножовку, занялись приготовлением снеговых кирпичей. У эвенка была идея построить четыре стенки и внутри них развести маленький костёр. Но в ходе работы мне удалось подкинуть ему идею о возведении круглого помещения наподобие эскимосской иглу.

  – Ты давай строй, а я буду тебе таскать снег, – согласился эвенк. – Я тунгус, в эскимосы записался ты. Так что, давай, – подбодрил он меня.

  Нечто подобное раньше я уже возводил, поэтому, быстро начертив на плотном снегу круг, я начал строительство. Через час ко мне присоединился H.Л.

  – Всё равно в округе нескольких километров сушняка нет. То, что было, вон! – показал он на небольшую горку хвороста. – Вся надежда на твою иглу. Поэтому давай сооружать её вместе.

  На закате наше убежище фактически было готово. В отличие от эскимосского, на сферическом его потолке для выхода дыма мы оставили небольшое отверстие.

  – Давайте возьмём снеговой камень и, когда дрова прогорят, им заткнём нашу дырку, – сказал Старков. – Как никак будет немного теплее.

  – И здоровенной снежной плитой закроем вход, – развил я его МЫСЛЬ.

  Помещение было небольшим. Каких-то четыре шага в диаметре. Но оно нас вполне устраивало. Правда, от нашего сушняка дым стоял в нём такой, что мы не знали куда от него деться. Почему-то тяги никакой не было. Он наполнил иглу, и дышать можно было только лёжа.

  Ну и придумал же ты хоромы! – ворчал эвенк. – Поставили бы стенки из снега и хватило бы.

  – Но мы же, фактически, без дров! – оправдывался я. – Так дыры заткнём, надышим, понятно, что будет не тепло, но всё равно, не как на улице…

  Мы кое как вскипятили чай и даже обрадовались, когда, наконец, наши дрова закончились.

  – Лучше в холоде, но хоть можно дышать, – философски заметил Н.Л.

  – Я за всю жизнь столько не плакал, сколько сегодня, – вытирая воспалённые глаза, улыбнулся Сергей.

  – В таком случае, затыкаем дыры и превращаемся в эскимосов! – скомандовал я.

  – Это вы с Николаем у нас заделались эскимосами, так одеты, что вам и на улице можно, а что с нами к утру будет? – погрустнел Н.Л.

  – Думаю, что все нормально, сейчас мы принесём всем наши одеяла и ещё мою куртку. Под всем двойным да на оленьей шкуре с собаками под боком – вам будет не хуже, чем нам! – успокоил я ребят.

  Через несколько минут, запаяв все щели в снежной хижине, мы улеглись рядом друг с другом с намерением поскорее уснуть. На самом деле в иглу с каждой минутой становилось всё теплее и теплее.

  – Надо же, – сказал Н.Л. – И вправду жить можно! Самое большое минус десять, а за стеной все тридцать, а то и больше!

  – Вот видишь, – сказал я. – А вы не верили! Завтра встанем как огурчики!

  Но ни назавтра, ни напослезавтра мы из своей снежной хижины так и не ушли. Ночью над тайгой начал бушевать сильный ветер, а под утро разразилась такая пурга, что невозможно было выйти из хижины. Ветер валил с ног, а снег забивал глаза и проникал во все отвороты на одежде.

  – Что бы мы делали за твоими эвенкийскими стенками без топлива? – кольнул Николая Н.Л. – То ли дело – эскимосская хижина! Скоро мы в ней все обэскимосимся, обратно придём, на эскимосском разговаривать будем…

  – Бабушка говорит, что и предков эвенков, и предков остяков, и предков всех других народов Сибири научили жить на Севере древние эндри. Потому ты и стал строить снежный чум, что знал, как он делается, и знания о его строительстве у тебя в крови. Н.Л. тебе помогал, как будто всю жизнь лепил такие вот хижины. А мы, – показал он на холодные снежные стены норы, – в снегу рыть не умеем…

  От сказанного эвенком мы все растерялись. Николай указал нам на родовую память! И на самом деле мы строили с Н.Л. снежный домик ни как попало, а именно таким, каким он должен быть. А кто нас учил? Просто взялись в состоянии стресса.

  – Так что, не обэскимоситесь! – заключил эвенк. – Это когда-то предки эскимосов обэндрились. Или обрусились…

  – У тебя не бабушка, а настоящий профессор по истории Сибири, – сказал Н.Л. – Да и ты не так прост, уж очень внимательный.

  Под слоем снега и завывание ветра мы спали, ели и разговаривали. Безделье всех сильно угнетало. Но делать было нечего. Пурга на безбрежной равнине – страшнее не придумать! Идти в такую погоду было невозможно. Но, наконец, под утро третьего дня ветер стих. Вместо него ударил мороз. Поэтому, наскоро собравшись, мы, как говорил эвенк, погнали свой аргиш дальше. Решено было на обратном пути снова заночевать в снежной хижине. Наш проводник намеревался к вечеру пересечь болото и выйти к тымским борам. Ночевать снова без дров нам не хотелось.

  – А где те курганы, о которых рассказывала твоя бабушка? – видя перед собой сплошную равнину, спросил я Николая.

  – По её рассказам, они будут от нас справа на границе с борами, мы как раз туда и идём.

  По свежему снегу в мороз нарты шли тяжело, поэтому нам приходилось часто меняться. Но, несмотря на это, все быстро устали.

  – Что же делать? – спросил у проводника Старков. – Неужели ты надеешься дойти до леса?

  – Другого выхода у нас нет. Если до бора не доберёмся, то в такую стужу ночевать придётся, как в прошлый раз.

  – Впереди, похоже, сквозь морозную дымку виден лес? – всматриваясь вдаль, высказался я. – До него километров десять, но время ещё есть – должны успеть…

  И, действительно, где-то через час, на пути стали попадаться редкие маленькие сухостои. Потом их стало всё больше и больше, и постепенно они перешли в сплошной сухой мёртвый лес.

  – Здесь сушняка море! – огляделся Н.Л. – Теперь всё в порядке. Можно ночевать.

  Через несколько минут запылал большой жаркий костёр. Стал кипятиться чай и готовиться ужин.

  – Завтра пойдём к курганам, – сказал эвенк. – Они по приметам рядом. Кругом, вокруг них, должна быть мёртвая, как здесь, сосна, а на холмах зелёная. Так что мы эти курганы отыщем легко.

  На самом деле так и произошло. Когда сквозь частокол мёртвого погибшего леса я увидел высокий, поросший зелёной сосной холм, у меня от волнения чуть не выскочило из груди сердце. Огромный, вытянутый с востока на запад курган с идеальными ровными очертаниями.

  – Несомненно, перед нами холм рукотворный, – оглядывая его крутые склоны, констатировал H.Л. – И родовой, я где-то читал, что в длинные курганы хоронили людей из одного рода. Подобные насыпи стоят не то на Псковщине, не то на Смоленщине… Только этот намного больше тех, о которых я читал. Какая у него высота?

  – Метров двадцать, не меньше, – прикинул я. – А каким он был, когда его возводили!

  Мы обошли курган и увидели, что в метрах двустах от него стоит точно такой же! Я почти бегом бросился к нему и, обежав насыпь, убедился, что за ней на таком же расстоянии стоит ещё один.

  – Да тут целый лес курганов! – догнал меня H.Л. – Наверняка за ним будет ещё.

  – Сейчас узнаю! – махнул нам Старков, направляясь к дальней насыпи.

  Обойдя её, он вернулся и жестом показал, что там за курганом тоже самое.

  – Мы, похоже, находимся на древнем некрополе! Сколько ему лет, если сейчас вокруг него сплошное болото?

  – Я тебе скажу, – посмотрел на меня H.Л. – Самое маленькое – 8 тысяч! На эту цифру указывают расчёты бурения торфяников. Работая над диссертацией, я интересовался возрастом болот. Отсюда и данные. Давайте посчитаем, сколько же всего здесь курганов?

  – И хорошо бы составить план.

  – Хочешь заняться научной работой? Одобряю! Но как только попытаешься её опубликовать, тебя тут же смешают с грязью, – положил мне на плечо свою крепкую руку H.Л.

  – Хотя бы для себя, а не для публикации, – посмотрел я на него.

  – Тогда мы с тобой! Пойдём считать и составлять план, – оглянулся H.Л. на членов экспедиции.

  Для того чтобы сосчитать и описать все найденные нами курганы, потребовалось два дня. Насыпей оказалось двенадцать. Расположенные в ряд по три, все вместе они составили громадный квадрат. Каждая сторона квадрата, по нашим измерениям, протянулась примерно на полтора километра.

  – Вот это да! – восхищался H.Л. – Какая грандиозная работа! Интересно, откуда строители взяли столько грунта? Не шуточное дело: высота курганов метров двадцать, ширина около сорока, а длина все восемьдесят, а то и сто!

  – Интересно, что внутри курганов? – спросил Сергей. – Неужели одни только кости?

  – Я слышал, что один такой курган раскопали у нас в Колпашевском районе на речке Ёлтырева.

  – Кто? – спросил я Старкова.

  – Я их не знаю. Это было лет пять назад.

  – И что в нём нашли?

  – Когда взломали брёвна зарытого в курган сруба, то внутри обнаружили три громадные залитые воском книги.

  – Книги?! – не поверил я услышанному.

  – Да, книги.

  – И куда их дета? – спросил внимательно слушающий Сергея H.Л.

  – Сообщили куда следует.

  – Это куда же?

  – Понятно, что в КГБ.

  – А причём здесь КГБ? – удивился H.Л.

  – Не знаю! – развёл руками Серёжа. – Слышал, что место сразу же оцепили и туда прилетели вертолёты.

  – А что потом стало с теми, кто эти книги нашёл, ты знаешь? – спросил я Сергея.

  Услышав мой вопрос, Старков почему-то растерялся.

  – Один вскоре утонул, а другого, я слышал, убила собственная же жена. Так получается, смерти были не случайны? – спросил он.

  – А ты как думаешь? – усмехнулся H.Л. – Случайностей, дорогуша, в мире не бывает! Пора бы для себя нам это уяснить…

  – Что же нам делать с этими курганами? – оглядел я своих спутников.

  – Бабушка говорит, что о холмах рассказывать никому не надо, иначе найдутся люди, которые эти насыпи разрушат, – показал на курганы эвенк.

  – Что же, последуем совету твоей потрясающей бабушки. Она на самом деле намного мудрее всех нас, – сделал я из услышанного от Старкова вывод. – Будем молчать и копить факты, да такие, чтобы от них нельзя было отвертеться.

  – Отвертеться-то от них будет нельзя, но можно сделать вид, что никаких фактов нет и никогда не было, – горько усмехнулся H.Л. – Старая надёжная технология, принятая консерваторами науки

  – Пусть будет так, но мы всё равно станем работать. Копить и копить то, что сможем. Думаю, что в общей копилке новых фактов наш вклад займёт какое-то место.

  – Что же я полностью с тобой согласен, – протянул мне руку Н.Л.

  – Осталось посмотреть город. Вернее, то, что от него уцелело. Когда мы его увидим? – обратился я к проводнику.

  – Завтра вечером, – уверенно сказал охотник.

  На закате следующего дня мы на самом деле подошли к тому, что эвенки и селькупы называют городом. Впереди нас возвышался покрытый снегом вал, и когда мы на него поднялись, то поняли, что перед нами погребённые под почву и снег руины древнего города. Вал, на котором мы стояли, опоясывал то, что когда-то было внутри него, уходя куда-то далеко в бор.

  – Интересно, каков периметр этой крепости и какой высоты в древности был её вал? – высказал вслух свои мысли Н.Л.

  – Длину стен мы сможем завтра измерить, – сказал я. – Но и только. Всё остальное для нас загадка.

  Мы долго сидели ночью у горящего костра, думали и разговаривали о том времени, когда здесь, рядом с вершиной Тыма, бурлила жизнь в этом городе.

  – Интересно, чем они занимались, как их там – эндри? – спросил сам себя Н.Л.

  – Наверное, климат был другой, – сказал я. – Во всяком случае, таких вот болот, как сейчас, тогда, когда жил этот город, здесь не было.

  – А что было? – спросил Сергей.

  – Скорее всего, холодная северная степь. Лес рос только вдоль рек, да и то редкий. По степи бродили болынерогие олени, овцебыки, носороги и мамонты. Мясного зверья хватало, но, наверное, были у жителей этих мест и домашние животные, например, прирученные туры, лошади и собаки. Колина бабушка считает, что ещё и мамонты, – качнул я головой в сторону эвенка.

  – Значит, в основном занимались скотоводством, рыболовством и охотой, – сделал заключение Н.Л.

  – Может, что и выращивали, как викинги в Гренландии – тот же ячмень.

  – Или бананы! – рассмеялся над своей шуткой H.Л.

  Утром мы занялись обследованием вала. Удивило то, что он шёл чётко по окружности.

  Обойдя по валу крепость, мы отыскали места, где по видимому, когда-то были ворота.

  – Интересно, с кем они воевали? – не переставал удивляться H.Л.

  – Либо между собой, либо с родами неандертальцев?

  – А может, это всего лишь периметр защиты от диких животных, – сказал Старков.

  – Ничего себе защита! Сейчас высота не менее пяти метров, а тогда было все десять! – покачал головой Н.Л.

  Длина вала оказалась по нашим меркам не менее четырёх километров

  – Не маленький! – заключил эвенк. – Были бы валы покруче, в этом городе оленей можно пасти, они из него никуда не убегут.

  – Только на проходы ограду поставить и всё, – добавил Старков.

  – Ну что, завтра переходим Тым и идём в сторону Ваха? – обратился я к членам нашей маленькой экспедиции. – Хочется убедиться, идёт кочевая дорога дальше на север или нет.

  – Смотри, февраль уже на исходе, – заметил Н.Л. – Во второй половине марта могут начаться оттепели. Как бы нам по воде не пришлось вылазите.

  – Март в этих местах ещё зимний месяц, – сказал эвенк. – Тепло не придёт.

  – Тогда идём дальше, я только за! – кивнул головой Н.Л.

  – Ты дорогу завтра найдёшь? – спросил я эвенка.

  – Конечно! – удивился тот моему вопросу. – Надо увидеть стрелу, а дальше по затёсам и старой просеке. На ней либо сосновый мелкач, либо березняк.

  – Ну что же, ещё раз здесь у города переночуем и завтра на Вах.

  – Хорошо бы баньку организовать, – вздохнул Старков. – Вот бы избушку встретить!

  – Может, повезёт, и найдём избушку. Тут ведь тоже кто-то охотится, а то у меня от грязи на голове колтун вот вот заведётся, – засмеялся я.

  Переночевав на старом месте, мы перешли Тым и к середине дня вышли на пустую охотничью избушку, рядом с которой стояла и маленькая банька.

  – Как по заказу! – обрадовался я. – Нас, наверное, Хозяин к баньке вывел?

  – Не к баньке, а на дорогу, – показал на стоящие берёзы эвенк. – Эти берёзы растут на древней кочевой тропе. Посмотри, слева и справа от них сосняки. Завтра по ним и двинемся.

  – А где же стрелка?

  – Стрелку ты ещё увидишь, и не одну, – заверил меня охотник.

  В баньке пришлось мыться только по одному, вдвоём в ней было не повернуться. Зато избушка оказалась просторной, с полом и хорошей глинобитной печью. Поэтому на общем собрании решили после бани хорошо выспаться. Утром, внимательно осмотрев зимовье, эвенк сделал странное заключение. По его мнению, избушку построил не охотник, а кто-то другой. В избушке не оказалось ничего, что обычно оставляют в своих жилищах охотники. Ни старых патронов, ни гильз, ни капканов.

  – Странно, – почесал затылок Николай. – Зачем она вообще здесь стоит? Кто её построил?

  Так и не разобравшись, чьи эти хоромы, двинулись дальше. Мы шли по бору рядом с берёзовым насаждением, которое иногда переходило в сосновый мелкач. Через пару часов хода у кромки болота эвенк остановился и показал на вставленную в старый сосновый пень деревянную стрелу.

  – Вот вам и стрела! Всё как обещал! – засмеялся он своей удаче.

  – Сколько же ей лет? – удивился H.Л.

  – Не много. Самое большое три или пять, – подумав, сказал охотник.

  – Значит, кто-то здесь бывает и продолжает хранить этот путь. – констатировал факт Старков.

  – Получается, что бывает! – сказал я. – Но кто?

  – Может, старообрядцы? – предположил Н.Л. – Или сымские эвенки?

  – После коллективизации все эвенки осели, и эта дорога опустела, – повернулся к Н.Л. Николай. – Но стрела-то стоит, и там, за водоразделом, то же самое! Как объяснить такое?

  – Меня интересует другое: кому нужна в наше время эта древняя кочевая дорога? – перебил я Н.Л.

  – Действительно, кому она нужна? – пожал плечами Старков. – Олени и лоси в дорогах не нуждаются.

  – Похоже, мы столкнулись с чем-то таким, чего не в состоянии понять, – сказал Н.Л. – Если так, то советую на эту тему голову не ломать. Если эта меридиональная тропа уходит и за Сым, то можно считать, что мы со своей задачей справились. Не идти же нам по ней до океана?

  С логикой H.Л. все согласились. Решено было выйти на Сым и оттуда повернуть назад по своей же накатанной лыжне.

  – Если её не занесёт снегом, – проворчал эвенк.

  – Жаль, что не сможем увидеть Ваховские бора, – потужил я.

  – Отсюда до Ваха километров двести, не меньше, а то и поболее, – остудил меня H.Л. – Нам всё равно не успеть. Вот вот начнутся оттепели, и что тогда? Придётся идти по ночам, а днём отсыпаться?

  – Я же говорил вам, что в марте здесь, в Сымском крае, зима, – напомнил эвенк. – Но я согласен, до Ваха слишком далеко, а до Сыма километров пятьдесят, не больше.

  – На Сым, так на Сым! Лишь бы не сидеть на месте, – засмеялся я.

  Через несколько часов ходу мы опять вышли на оленьи покопы, и нам пришлось снова делать изрядный крюк. Сразу на кочевую дорогу выйти не удалось, поэтому ночевали где попало. Дров было вдоволь, шёл мелкий снег, в воздухе чувствовалось приближение весны, но настроение почему-то было подавленное. Все осознавали, что скоро наши приключения закончатся, и мы по своей лыжне устремимся назад в суету мелких обыденных событий.

  Назавтра в поисках старого маршрута мы набрели на стадо пасущихся оленей, и Николай выстрелом из своей винтовки добыл небольшого молодого быка.

  – Мяса у нас теперь сколько хош! – веселился он, снимая с оленя камусы.

  – Ну, а куда мы его денем? – охладил радость эвенка Н.Л.

  – Как куда?! Есть будем!

  – А ты что, голодный? Почти каждый день по глухарю уписываем, а то и больше, и ты всё наесться никак не можешь?

  – Зато глухарей стрелять не надо будет, – защищался тот. – Мясо заморозим и разложим по нартам.

  – А тянуть их нам! – не унимался Н.Л.

  – Я тоже их тащить буду, – буркнул Николай.

  – Сразу обе! – продолжал своё наступление Н.Л.

  – Хватит вам зубоскалить! – вмешался я. – Хорошо, что мяса вдоволь, нам ещё идти и идти.

  Но двигаться на север далеко не пришлось. Через день мы перешли Сым и, убедившись, что кочевая дорога всё так же уходит в сторону океана, скрепя сердцем повернули на юг. Когда мы снова подошли к странной избушке, то после бани и обильного ужина наш проводник сказал:

  – Покойный дедушка мне как-то поведал, что западнее кочевой тропы на водоразделе островами стоят сосняки. Давайте пойдём через них, а не через нашу иглу.

  – А найти мы их сможем? – спросил H.Л.

  – Конечно! – чуть не обиделся эвенк. – Мы сюда шли по заросшему сверху озеру, потому и не было леса. А свернём – всё изменится. Там будет так – грива – болото, потом опять грива. Идти веселее! И оленей там полно, а на гривах зимние отстой лосей.

  – Тебе бы только олени да лоси! Какой же ты всё таки кровожадный? – снова задел эвенка H.Л.

  – Ничего себе озеро! – перевёл я разговор на другую тему. – Закрытое моховым сводом море!

  – А откуда ты знаешь, что мы шли по заросшему озеру? – снова обратился к Николаю H.Л.

  – Потому что, когда летом по тропе идёшь, мох под ногами качается и прогибается. И оттуда выступает вода. И такая чистая, как в озере. А когда пробьёшь мох палкой, она уходит в глубину в воду. Некоторые кержаки, по рассказам стариков, там, где мы ночевали, даже рыбачили. Пробивали мох и таскали щук в рост человека.

  – Так получается, что на самом деле Якынр всего лишь небольшая лужа! Выход громадного озера на дневную поверхность?

  – Факты говорят сами за себя…

  – Что же пойдём назад борами, – согласился с эвенком H.Л. – А то не дай бог местный Несси чего доброго захочет тобой закусить, ему пробить лёд и мох раз плюнуть. Сгребёт ночью спящего и спасибо не скажет!

  Все поняли, что H.Л шутит, но он сделал такую тоскливую мину, от которой на голове зашевелился волос.

  – Всё, решено, уходим борами, – поставил я последнюю точку в разговоре.

  И на самом деле, идти по своей старой дороге было не интересно. Мы это поняли сразу же, как повернули назад. То ли дело: новый маршрут! Опять свежие впечатления. Другие пейзажи, другой – даже надоевший снег. Эвенк нас не обманул: вскоре на горизонте снежной равнины мы увидели поросшую сосняком гриву, за ней в километре другую, потом третью.

  У одной из таких грив, натаскав сушняку, мы заночевали.

  – Я вот что думаю насчёт озера: когда-то город, который мы видели, стоял на его берегу, и речка Чудинка, рядом с которой он находится, – древняя протока, соединяющая это гигантское озеро с Тымом, а точнее, Чудинка и его, Тыма, вершина! И она до сих пор течёт из этого безымянного подземного пресного моря.

  – Всё, ни в Тыму, ни в Кети я больше купаться не буду, – заявил Н.Л.

  – Это почему? – спросил Старков.

  – Чтобы мною не закусил местный Несси.

  – Как же он тобою закусит? – удивился Серёжа.

  – Очень просто, – сделал скорбную физиономию Н.Л. – Из Якынр вытекает Орловка, так? А из подземного, продолжением которого является Якынр, Чудинка или вершина Тыма.

  – Ну и что? – не понял Старков.

  – Постойте! – остановил я чудачество ребят. – Вот оно что? Водораздельное гигантское озеро в древности было ещё больше, и оно соединяло сразу две реки – Кеть по Орловке и вершину Тыма.

  – И ещё Сым, – добавил эвенк.

  – Это почему? – спросил я.

  – Потому что из подземного озера берёт начало Кольчум и Южный Лунчес.

  Услышав от эвенка, что из водораздельного озера берут начало речки, впадающие в Сым, от волнения я вскочил.

  – Вы представляете, в каком месте стоял открытый нами древний город! Он соединял собой два бассейна великих рек. Через Орловку, Кеть и Тым – бассейн Оби, а через Кольчум и Сым – бассейн Енисея!

  – Значит, и в Сыму купаться не буду, – грустно посмотрел на нас Н.Л.

  – Тогда не будешь купаться и в Оби, и в Томи, и в Енисее, – засмеялся Старков.

  – В древности летом все пути шли по воде, из открытого нами города можно было попасть хоть на юг, хоть на север – вплоть до океана! Так же, как на восток до самого Байкала и на запад до Урала!

  – Заметьте, – посерьёзнел Н.Л. – И зимний кочевой путь проходил с ним рядом, и не только с юга на север, но и с запада на восток. Им и пользовались многие столетия кочевники оленеводы.

  – Вот это открытие, так открытие! – чуть не заплясал я от радости.

  – Всё налицо: и курганы, и город, и путь по воде, и зимой по снегу.

  – И храм на южном берегу озера, – добавил H.Л.

  – Что за храм? – сразу не понял я.

  – В том месте силы, где пропал Юрий Петрович.

  – Но ведь капище далеко от Якынр?

  – Ты же сам сказал, что озеро было больше, – невозмутимо напомнил Н.Л.

  Логика Н.Л была железной, получается, что мы нашли и место древнего храма.

  – Там сохранились какие-то земляные насыпи и круги, – сказал я.

  – Всё удалось! Даже то, о чём и не мечтали, – глядя мне в глаза, улыбнулся Н.Л.

  – Что же теперь с таким богатством нам делать? – оглядел я ребят.

  – То, что посоветовала нам Колина бабушка, – напомнил Старков. – Ничего в научных кругах пока не разглашать. Иначе найдут причину, как уничтожить курганы и город…

  – Вот вот – устами младенца глаголет истина! – показал на Сергея Н.Л.

  – Значит, решено! – согласился я с общим мнением.

  Назавтра мороз спал, пришлось оленью кырняжку положить на нарты и одеться в свою старую куртку.

  «Скоро нас догонит весна, – думал я, налегая плечом на ремни упряжки. – Хоть бы температура не скакнула выше нуля. Тогда на самом деле придётся идти только ночью».

  Мы шли по болоту прямо на виднеющуюся впереди гриву. Ещё издалека было видно, что сосняк на гриве весь выгорел. Часть деревьев упала, а другие обгорелые кое как стояли.

  – Что ты можешь предложить? – спросил я эвенка. – Неужели придётся эту гриву обходить? Была бы она поменьше, а так потратим на обходные маневры целый день.

  – Обходить не станем! – сказал Николай. – Попробуем прорваться напрямик. Всё равно гак будет быстрее.

  – Что же, тогда вперёд! – скомандовал я.

  По завалам из деревьев, благодаря глубокому снегу, идти было можно, хотя и трудно. Особенно тяжело приходилось тем, кто тянул гружёные нарты. Медленно продвигаясь, километр за километром, мы упорно пересекали выгоревшую гриву, невольно думая, когда же она всё таки закончится?

  Наконец усталость взяла своё. И мы решили передохнуть. Усевшись на нарты, развели костёр, но попить чаю нам так и не удалось.

  – Что это там за деревом? – вдруг показал мне рукою Старков. – Похоже, какая то покосившаяся избушка.

  Я взглянул в ту сторону, куда он указывал, и увидел упавший на землю охотничий лабаз.

  – Ты не знаешь, чей это лабаз? – спросил я Николая.

  – И не остяков, и не эвенков, – издали определил амбарчик охотник.

  Мы подошли к лежащему на боку строению и стали его изучать.

  Лабаз стоял не на двух, как обычно, а на четырёх столбах. Срублен он был в чашку добротно. Потому от удара падающего дерева он и не развалился. Удивило другое: вокруг лабаза всё сгорело. Превратились в пепел сырые живые деревья, а он, давным давно срубленный, сухой, уцелел? Как это могло случиться? От удивления мы не знали, что и думать.

  – Интересно, кто его построил? – обошёл со всех сторон амбарчик эвенк. – И кержаки так тоже не делают. У них крыши, как у эвенков, – односкатные, а здесь два ската.

  – И нет дверей, – заглянул под лабаз Н.Л. – Наверное, дверью служит крыша?

  – Это специально, чтобы в амбар не залез медведь, – сказал Николай. – Он так крепче. Потому от удара и уцелел…

  – Что же в нём хранится? – задал актуальный вопрос Старков.

  – Сейчас посмотрим, – скинул лыжи Николай.

  – Может, у него есть хозяин? – попытался остановить я его.

  – Хозяин наверняка есть, – согласился со мной эвенк. – Но лабаз ему больше не нужен. Он его давным давно бросил. С того момента, как выгорела грива. Очевидно, решил, что амбарчик тоже сгорел, а может, по другой причине.

  – А когда, по твоему, был пожар? – задал я охотнику вопрос.

  – Лет пять назад, не меньше. На некоторых горелых брёвнах стал расти лишайник, – высказал он своё мнение.

  – Тогда открывай, посмотрим, – кивнул головой Н.Л.

  Мы сняли лыжи, и все окружили лабаз. Николай с Сергеем отодвинули покрытую берестой крышу. И первыми заглянули внутрь.

  – Там что-то лежит, – сказал Старков. – Посмотрите сами.

  – Неужели, правда? Неужто такое может быть? – побледнел эвенк отходя прочь от лабаза.

  – Что ты там такое увидел? – оттащил я подальше крышку.

  – Там лежит целиком шаманский костюм! – показал эвенк на лабаз.

  – Ну и что? – подошёл я к озадаченному Старкову.

  – Костюм не наш, не эвенкийский и не остяцкий.

  – Тогда чей же? – заглянул я в открытый лабаз.

  – Не знаю! О таких шаманах я слышал только в сказках, – уселся на поваленный ствол охотник.

  – Давайте достанем и здесь как следует рассмотрим, – предложил Н.Л.

  Пока мы доставали и раскладывали на снегу содержимое лабаза, эвенк сидел в какой-то прострации. Его глаза смотрели в одну точку, и было видно, что он сильно напуган и расстроен, наконец, всё, что лежало в заброшенном лабазе, оказалось перед нами: поразил отлично сработанный, обклеенный берестой охотничий лук. С ним в сшитом из бересты туле лежало десять оперённых со стальными наконечниками стрел.

  – Вот диво! – показал на лук со стрелами Старков. – Никогда бы не подумал, что их ещё делают!

  – Смотри, ещё одно чудо! – развернул какой-то свёрток Н.Л.

  В руках у него оказалась старинная кремнёвая малокалиберная винтовка. К винтовке был приложен шомпол и запас кремней.

  – Смотри ка! В хорошем состоянии! Засыпай порох, пулю и стреляй! – изумился Н.Л.

  – А вот какие-то кузнечные принадлежности, – показал на щипцы, маленькую наковальню и молоток Серёжа.

  – Всё это нам понятно, – сказал я. – Но кто мне объяснит, что сшито из медвежьей шкуры?

  – Николай сказал, что вроде бы чей-то шаманский костюм? – посмотрел на сидящего в прострации эвенка Старков.

  Перед нами на самом деле было какое-то странное одеяние. Оно представляло сшитый из медвежьей шкуры длинный кафтан. С головой медведя в качестве накидки и с медвежьими лапами вместо обуви. Ни бубна, ни колотушки рядом с костюмом не было.

  – С чего ты взял, что это шаманский костюм? – подошёл я к Николаю. – Скорее всего, маскарадный какой то. Ни бубна, ни колотушки. И нагрудника шаманского тоже нет!

  – Для таких шаманов, как хозяин этого костюма, не нужен ни нагрудник, ни бубен, ни колотушка, – нехотя сказал Лихачёв. – Они входят в свои миры молча, без камлания, но сильнее всех других!

  – Что же это за шаманы? – снова спросил я эвенка. – Кто они, какого народа?

  – Может, это костюм кетского шамана? – спросил подошедший Н.Л. – В этих местах когда-то и кеты жили.

  – Узнаете у моей бабушки, – сказал эвенк, вставая. – Я вам не рассказчик. Всё, что я помню о таких вот шаманах медведях, – из старинных сказок…

  – Придётся забрать с собой всё, что нашли. По крайней мере, лук и кузнечные принадлежности можно передать в университетский музей, наверняка и этот странный костюм тоже, – сказал я. – Во всяком случае, всё это сохранится, а здесь со временем наверняка пропадёт.

  Найденные нами вещи мы погрузили на нарты и, преодолев горелую гриву, снова вышли на чистый снег болота. После того, как нашли странный лабаз, стало заметно, что настроение у нашего проводника изменилось. Николай замкнулся: мало стал говорить и почти совсем перестал улыбаться.

  – Что-то его гнетёт, – как-то кивнул головой в его сторону Н.Л. – Может, можно помочь?

  – Вряд ли, – сказал я. – Похоже, чего-то он боится. Дойдём до стойбища, думаю, всё изменится. Бабушка шаманка ему поможет лучше нашего.

  Обратный путь у нас прошёл без особых происшествий. Через неделю мы оказались в избушке у второй речки. А ещё через два дня, перейдя гарь, поздно ночью мы вошли в эвенкийское стойбище.

  – Всё, после такой гонки пару дней отдыхаем, – сказал я, снимая лыжи, – потом двинемся в жилуху. Уже конец марта, и, на самом деле, идти придётся в основном ночью.

  – Ночью, так ночью! – согласился Н.Л. – Если мы из Туруханского края благополучно вернулись, то здесь дойдём.

  Родные Николая и все остальные эвенки, как всегда, встретили нас радушно. Много было расспросов о передвижении диких оленей и о зимних отстоях лосей. Большой интерес вызвал наш поход в Вершину Тыма и на Сым. Многие пожилые эвенки переселились на Кеть из тех мест и поэтому услышать о родине им было приятно. Но, узнав, что мы не встретили ни на Тыму ни на Сыму никого из их родственников и даже не видели следов эвенкийских лыж, они расстроились.

  – Однако, померли там все, – вздохнула Глаша Ивигина, старенькая маленькая старушка, родственница Николая.

  – Не померли, – отозвался Борис Леонтич. – Просто, как и мы, перестали кочевать. Оленей сейчас у них мало, живут себе на одном месте, а то и вовсе в посёлки подались.

  Хорошо отоспавшись и отдохнув, я, захватив с собой странный шаманский костюм, направился в чум к Колиной бабушке. Как я понял, шаманка меня давно поджидала.

  – Ну что, Геша, видел то, о чём я тебе говорила? – не здороваясь, спросила она меня.

  – Видел, – сказал я сдержанно. – Даже больше того, что от вас слышал.

  – Чулукана хотел стрелить? – косо посмотрела она на меня. – Нехорошо!

  – Николай уже успел рассказать! – сконфузился я.

  – Он тебя оправдывал. Он твой друг. Чтобы ты ни сделал, для него всё хорошо. Но ты мог согрешить!

  – Не согрешил же?

  – Не согрешил… За что молодец! – наконец, улыбнулась шаманка.

  – А почему нельзя трогать чулуканов? – задал я ей вопрос.

  – Трогать их – вредить себе, – сказала бабушка уклончиво. – Вообще, редкий человек может им навредить, ты как раз из таких. Поэтому ггомни: они тоже дети Огды и тоже имеют право на жизнь. Николай сказал, что чулукан тебя послушал и перестал за вами следить.

  – Перестал, – кивнул я головой.

  – Надо же, не всякого человека чулуканы слушают.

  – Наверное, я ему понравился.

  – Тем, что поднял на него ружьё?

  – Может, и так!

  – Наверное, потому, что ты его не испугался и стал с ним разговаривать… – сделала вывод шаманка.

  – О костюме, который мы нашли, Коля вам тоже рассказал?

  – Рассказал, – спокойно сказала бабушка.

  – Он со мной, мы решили его вам показать, – вынул я из мешка странное одеяние.

  Наклонившись над костюмом, старушка внимательно осматривала все его части, изучив даже швы, потом, подняв голову, сказала:

  – Однако одежда того шамана, который вызволил вашего друга из другого мира.

  – Шамана эндри?!

  Такое известие чуть не сбило меня с ног.

  – Да, шамана народа эндри.

  Только теперь я почувствовал дрожь в голосе эвенки.

  – Но это не шаманский костюм, – продолжила она.

  – А что же тогда?

  – Одеяние для предсказаний. Для обращения к далёким предкам. Шаманы эндри не шаманят, как это делаем мы, – продолжила Колина бабушка. – Вместо трёх, они знают двенадцать миров. И могут входить в любой из них. Они не нуждаются в бубне, но всегда пользуются местами силы.

  Шаманка говорила о мифических жрецах эндри как о чём-то вполне реальном, что не может вызывать никаких сомнений.

  «Сказка какая то, – думал я, слушая её. – Народ давным давно исчез. То ли ушёл, то ли вымер, не ясно. От мест его поселений остались одни земляные валы, но старая шаманка говорит о жрецах этого народа так, как будто они всё ещё живы!»

  – Николай сказывал, что за водоразделом вы нашли странную избушку с баней, – донёсся до меня голос эвенкийской знахарки. – Та избушка хозяина этой одежды, – показала она на лежащий перед ней медвежий костюм. Значит, он жил либо в Сыму, либо в Ярцево. Скорее всего, в среде старообрядцев кержаков, – сделала она заключение.

  – А почему жил? Вы считаете, что его уже нет, он умер? – спросил я.

  – Пошто умер? Это мы ждём смерти, они – эндри, её не ждут. Он из этих мест уехал.

  – С чего вы так решили? – не унимался я.

  – В лабазе лежало письмо. Оно понятно каждому шаману, – продолжила свой рассказ бабушка.

  – Никакого письма мы не нашли.

  – Да оно не на бумаге, а в вещах, – улыбнулась моей наивности ведунья. – Лук лежал в направлении восход закат. На закат смотрели и наконечники стрел. Так?

  – Точно не помню, но, кажется, так, – сказал я.

  – В берестяном туле десять стрел. Значит, уехал на запад на десять лет.

  – А что означает кремневая винтовка?

  – То, что он остаётся навсегда хозяином своего места силы.

  – А наковальня, клещи и молоток?

  – Здесь всё просто, – засмеялась шаманка, глядя на мой ошалелый вид. – Этими вещами он рассказал, чем будет заниматься после переезда. Очевидно, где-то далеко, в одном ему известном месте, по какой-то причине погиб такой же, как и он, хранитель выхода силы. И теперь надо за двадцать лет подготовить другого такого же шамана.

  – Откуда вы узнали, что за двадцать?

  – А ты видел наконечники стрел? Они же все двойные вилкой. Такими стрелами стрелять только птицу, но не зверя. Однако, все стрелы одинаковые. Растолковать послание можно так: я уехал на запад, места мои остаются за мной. За ними буду следить. Вернусь через десять лет с тем, кого буду десять лет учить…

  – А мы всё из лабаза забрали! – пришёл я в ужас.

  – И хорошо сделали, – успокоила меня шаманка. – До меня же дошло письмо, значит, всё в порядке. Я его передам кому надо.

  – Кому? – само собой вырвалось у меня.

  – Шаману остяков. Чтобы он знал, что квельжбат гула, так селькупы называют людей медведей эндри, скоро вернётся и не надо никого пускать в его бор у Якынр озера, – нисколько не раздражаясь, спокойно ответила мне шаманка.

  «Квельжбат гула – вот как зовут жрецов эндри или квелей селькупы», – думал я.

  – А как по селькупски будет мамонт? – задал я новый вопрос Колиной бабаушке.

  – Кволи кожар, – не задумываясь, ответила ведунья.

  «Значит, название квели, как и эндри, происходит от слова мамонт. Смысл один и тот же: мамонтовые люди. Или люди, приручившие мамонтов… Одно к одному, что у эвенков, то и у селькупов. Если разное совпадает, значит, здесь истина, – вспомнил я сказанное мне зимой Колиной бабушкой. – Всё оказывается так просто! Было бы желание что-то узнать и понять. Но у простых людей такое желание почему-то исчезло. Все заняты только материальными делами. Совсем как насекомые».

  От таких мыслей мне стало тоскливо.

  «Мы четверо организовали маленькую экспедицию и за два месяца дорог сделали столько открытий! – думал я. – Что мешает другим, вместо того, чтобы слоняться по ресторанам или пялиться в теле меле, самим попробовать найти ответы на мучающие вопросы? Скорее всего, у пустых людей вопросов просто не возникает. Они и так всем довольны. Проглатывают подсунутую им ложь и рады без памяти! Шутка ли, нам удалось открыть следы древней сибирской цивилизации людей белой расы. Людей, которые, как и мы, говорили на русском языке. Но что теперь с таким духовным грузом делать? Как с ним жить, когда ты знаешь совсем другое? Может, для упрощения жизни взять и всё, что увидели и узнали, забыть? Но сможем ли? Вот вопрос».

  В посёлок Центральный мы пришли, как и планировали, ночью. За нами увязался Николай Лихачёв, якобы для покупки продуктов. Утром он ушёл в магазин и, вернувшись, рассказал, что охотовед Локосов, то бишь Ловкачёв и сын заготовителя, молодой парень, только что вернувшийся из армии, узнав о том, что мы ушли в тайгу, поехали на буранах нас искать. Где они были, неизвестно. Но случилась беда. Оба ночью чуть не замёрзли. В настоящее время сын заготовителя лежит в тяжёлом состоянии в больнице Белого Яра. Нам было искренне жаль молодого недалёкого парня, который попал под влияние своего отморозка папаши. И теперь неизвестно, чем для него это всё кончится. Но, с другой стороны, виноватыми в его беде себя мы не считали.

  Через неделю мы оба: и я, и Н.Л. были в Томске. Я, рассчитавшись с работы, вернулся в город, а Н.Л. торопился к себе на службу.

  – Ну, что будем делать с шаманскими вещами? – спросил я его.

  – Наверное, их все можно отдать в наш университетский историко этнографический музей. Они там, по крайней мере, хоть сохранятся, – посоветовал он.

  Я с ним согласился. И мы привезли найденный нами лук, стрелы, кузнечные принадлежности и шаманское одеяние ворожея квельжбатгула в наш музей. И лук, и железки пошли на ура! Но с шаманским костюмом получилась заминка. Осмотрев его, специалисты по сибирской истории вдруг заявили, что костюм – не что иное, как подделка! И в подделке обвинили меня. Дескать, я решил завести в заблуждение науку: принёс в музей шаманский костюм шамана легендарных квелей, которые жили в Западной Сибири тысячу лет назад! Короче, наш подарок музей ТГУ отверг. А из меня сделал специалиста по фальсификации. По мнению некоторых учёных, я как человек, неплохо знающий историю Сибири, заказал местным аборигенам изготовить это шаманское облачение. Все мои просьбы провести экспертизу кожи костюма были с раздражением отвергнуты. И тогда мы решили оставить нашу находку у себя. Н.Л. забрал костюм на дачу, так сказать, до лучших времён. В конце октября, когда выпал первый снег, мы с Н.Л. в отместку за нелепое обвинение решили подшутить над нашими академиками. И в шесть утра, надев на себя мокасины с медвежьими лапами, я прогулялся по университетской роще и обошёл главный корпус. Сколько было у студентов, когда они пришли на занятия, радости, можно себе представить! Никто из них не испугался, все хотели увидеть Мишу, желающего получить университетское образование. Трухнули некоторые преподы, по рассказам, и те музейные работнички, которые так и не смогли догадаться о происхождении в центре города следов громадного медведя.

продолжение >>>